Десант на Эльтиген

В эту ночь подполковник Чёлов принял 31-й полк. Ивакин прибыл на КП. Он горячо говорил о мастерстве 1-го батальона и о самообладании его командира, о способностях Модина и блестящей работе саперов. Василий Николаевич приступил к своим прямым обязанностям заместителя командира дивизии но душой еще был там, на левом фланге плацдарма. Там был «его» полк, люди, ставшие ему дороже всех на свете. По опыту каждой офицер знает, как трудно сразу отключиться от части, с которой воевал, пережил трудные часы и, может быть, отчаянные минуты.

Ивакин говорил, что нынче наш десант обязан своей победой 1-му батальону и, в частности, Клинковскому.

— Я не первый год в армии и многое видел. Но не часто встретишь офицера со столь развитым умением управлять собой в любой обстановке.

Слушая полковника, я то и дело посматривал на часы. Мысль была о десанте севернее Керчи.

Уже шел третий час. Никаких признаков начала действий.

Копылов курил папиросу за папиросой.

Каждый из нас думал об одном, но никто не промолвил ни слова. Вдруг Бушин не выдержал:

— Опять не будут форсировать! Он встал, надел шапку и тут же опять снял ее и стал крутит в руках.

В это время раздался грохот. Ивакин крикнул:

— Началось!..

Мы выбежали из капонира. Наши взоры устремились на север. Оттуда доносился беспрерывный нарастающий орудийный гул. 56-я армия высаживалась на Керченский полуостров.

У всех как-то стало легче на душе. Копылов сказал:

— Теперь мы не одни на крымской земле.

— Гурьбой легче будет воевать, — сказал Ивакин.

Бой шел далеко. На горизонте едва просвечивали отблески огня, похожие на зарницы.

Радостными чувствами был охвачен каждый десантник на «Огненной земле». Второй десант — за Керчью — многое значил для нас. Мы полагали, что противник неизбежно должен будет ослабить нажим на Эльтиген. И действительно, 4 ноября немцы предприняли только одну атаку на нашем левом фланге. В ней участвовало до полка пехоты и пять танков. Атака была не такой уж энергичной. Десантники ее отбили.

Все офицеры штаба разошлись по полкам проверять и налаживать земляные работы. Эльтигенский плацдарм было не узнать. В первые часы захвата плацдарма люди вели бой, используя воронки от снарядов, канавы, траншеи противника, а в короткое время затишья отрывали ячейки. Ночью ячейки соединяли траншеями и ходами сообщения. И вот теперь к концу четвертых суток оборона на плацдарме уже имела хорошо развитую и стройную систему. Надо было видеть ее, чтобы до конца понять воинский подвиг новороссийцев.

Эту стройную систему обороны создали люди, измученные жестокими боями, похудевшие, покрытые засохшей грязью, с воспаленными глазами и потрескавшимися, сухими губами. Многие из них были раздеты, а некоторые даже босиком, потому что вынуждены были с разбитых катеров добираться до берега вплавь. Они плыли, бросив все, кроме автоматов и гранат. Они отвоевали плацдарм, защитили и освоили его, перекопав огромную массу земли. Тяжелый труд. Почва здесь была каменистая и отнимала много сил. К тому же в Эльтигене не было пресной воды. Время от времени солдаты бросали лопаты и горстями собирали в ямках мутную дождевую воду, чтобы утолить жажду.

Первый период нашей борьбы завершился. Командование десанта было уверено, что теперь дивизия крепко держит Эльтиген в своих руках. Об этом мне, как командиру десанта, довелось написать в армейской газете. Вот как произошло мое вступление на тернистую стезю журналистики.

С утра я чувствовал себя скверно. Температура поднялась до 39°.

Слышу, Иван кому-то отвечает:

— Он болен, к нему нельзя.

— Кто там? Иван ответил:

— Корреспондент.

— Пусть заходит.

В мою трехметровую комнатку вошел стройный, среднего роста человек, в ватной куртке, с погонами майора, с автоматом на груди и весь обвешанный гранатами. Он козырнул и доложил:

— Корреспондент армейской газеты майор Борзенко.

Вид у него был далеко не корреспондентский. В нем чувствовалась физическая сила, выносливость закаленного воина. Он смотрел на меня выразительными серыми глазами и ждал, что я скажу.

А у меня, когда увидел перед собой бравого майора (вообще люблю подтянутых, с хорошей выправкой офицеров), появилась симпатия к нему.

— Рад, что зашли, майор. А то читаешь каждый день фамилию в газете, а корреспондент не кажет глаз к командиру дивизии.

Майор улыбнулся:

— Я слышал, что вы на газету обижены, товарищ полковник…

— Да как же иначе? Такую несуразицу допустили тогда.

— Редакция, право, не виновата. Командование так решило, возможно, чтобы поднять боевой дух ваших соседей.

Корреспондент мне понравился, и я рассказал ему, почему так близко принял к сердцу всю эту историю. Дело в том, что в гражданскую войну, будучи еще командиром взвода, я с того же направления участвовал в освобождения Анапы от белогвардейцев. Через двадцать три года довелось повторить такую же атаку.

Всей душой хотел, чтобы именно наша дивизия взяла. Всю старину вспомнил! И, как встарь, шел вместе с передовой цепью в атаку. А стал читать в газете статью об освобождении Анапы — о нашей дивизии ни слова…