Ты – никто. Свежая могила, которая день за днем ждет свой черед. Не спеши детьми оправдывать свое безразличие к тому, чего ты стремился достичь. Чем возгорался среди простыней бессонных. Фантазий. И где затухал, не решившись сделать и шага навстречу. Впереди тяжелый путь. Но твои оправдания слишком ничтожны. Как и ты. Не слушай отца, соседа и того человека, кто однажды скажет тебе: «Я горжусь тобой». Ты не сделал еще ничего, чем стоило бы гордиться. Спустись на землю и подойди к зеркалу. Что ты видишь? Глаза, нос, брови. Внешние изъяны, которые ты не в силах скрыть. Перед собой. Свое несовершенство. И, возможно, неприятный запах изо рта. Знаешь, что ты должен увидеть? Нет, ты это увидишь, клянусь. Свою красоту. Ты полюбишь смотреть в зеркало. Ты полюбишь себя. Свой неровный нос, пухлые губы и бесформенный подбородок. Ты не станешь стыдиться себя. А будут ли тобой восхищаться – ты даже и не спрашивай. Твои близкие больше не станут причиной твоих бед и нелепым оправданием того, что ты так себя и не реализовал.
Стоит тебе только отступиться – я опишу дальнейший сценарий. Его опишет любой, кто сошел с дистанции или так на нее и не встал… Мне двадцать один. Я боюсь, но у меня все впереди. Мне тридцать три, и я готов решиться. Я созрел и теперь вцеплюсь в этот шанс. Мне сорок семь, а я так ничего и не сделал. Чем я вообще занимался все это время. Мне шестьдесят пять, и я пишу завещание. У моих внуков все получится. Я верю в них… Да ничего у них не получится! На кого им равняться? На родителей, что в свою очередь равнялись на тебя? Ты так мечтал встретить свою старость?
Надеюсь, что нет! Ведь, несмотря на свою дряхлую жопу, ты и в девяносто будешь носить с собой сундучок. Внутри которого заперты твои мечты. Вот только амбиции уже поутихнут.
Я смог. Сможешь и ты. Я верю в тебя, мой друг!»
– Мне было девятнадцать. Это письмо я написал себе и хотел прочесть через десяток лет. Когда обо мне начнут говорить, когда я начну гордиться собой. А мои призраки перестанут меня навещать. Я написал его ночью. А следующим утром я решился покончить с собой.
Лебедь. Белый лебедь. Таким я его запомнила. Я знала наперед следующую главу нашей с ним книги. Яблочный сад… А что бы случилось со мной, если бы он не подошел. Где бы я оказалась сейчас, если бы он не предложил рисовать на моем теле? Я знаю. В том самом саду. Волшебное, тихое место. Я бы там и осталась до конца своих дней. Бедная, ясная Линда. Что с тобой стало теперь? Говорят, что перед сном человек вспоминает самых важных людей. Я вспоминала тебя и ту, которой даже имени не знаю. Ту, из-за которой состоялась наша встреча с тобой. Линда, прелесть моя. Прости, что не отправила за это время ни одного письма. Я не вернусь. Не хочу, чтобы ты ждала напрасно. Твои родные навещают тебя? Не бойся их. Не бойся никого на этом свете. Никто не в силах причинить тебе боль. Я молюсь за тебя. Я молюсь за себя. За него. И за самого ничтожного человека в мире. Наступит утро, и все мы проснемся… Моя смешная, рыжая, конопатая.
(ресницы стали влажными). Прикрыла лицо одеялом.
Подделка. Так называли творчество художника, который рисовал на женском обнаженном теле. «Кожа – не холст». Смеялись над ним. Я знала, в чем дело. Молодого, голодного парня с искрой безумия во взгляде никто не воспринял всерьез. Его сторонились, старались как можно дальше держаться от него. Игнорировали. Как он вел себя в обществе? Как минимум, странно. Старался уловить взгляд каждого, чтобы тот первым испытал смущение и перевел глаза. К чему это было, я не знаю. Но то, что люди тянулись к нему, как пчелы на мед… Разве я так подумала? Нет, это я обратила внимание на высокого мужчину в красивом черном костюме, который прошел мимо него. А мой змейобольститель стоял у стены в одиночку, заметно нервничая перед началом своего дебюта.
В просторный зал, освещенный яркими лампами, вынесли три произведения. Талантливых, современных художников. Люди приоткрыли рты и на мгновение замерли в недоумении от увиденного. Третьей работой была я.
– А чего ты ожидал? Что все вокруг воскликнут восторженно: «Браво», «Гений», «Самородок-талант»?
Они шли по вечерней набережной. Ледяной ветер бросался в лицо.
– Нет. Я думал, что в этом есть замысел. Собственный стиль. Выделяться среди других, пусть это ново и чуждо пока, но оно есть.
(неуверенным голосом).
– Я не претендую на новое направление в этом искусстве. Мне просто нравится то, что я делаю. Это не сравнимо ни с чем. Те ощущения, когда ты к живой, дышащей, робкой и совершенной работе мастера, которого ты никогда не встречал, прикладываешь свою руку, свою кисть, свое вдохновение. Рождается что-то прекрасное, тонкое, неуловимое. Дрожащими, грязными руками вытаскиваешь самый настоящий бриллиант.
Ляля остановилась.