Дешевый роман

– Не теряй веру. Это не было оценкой твоего умения, мастерства и твоих ярких, удивительных глаз. Сегодняшняя выставка, прежде всего, оценка тебя. Первое впечатление о художнике – не его картина, не его особенный почерк, а его взгляд со стороны на самого себя. Тебя оценили. Раздели с ног до головы, а затем одели обратно. Лишь после твоего ухода сформируется истинное мнение о тебе.

4.

Белые ночи.

Черно-белые стихи

«Ты спрашивала, сколько у меня было женщин. Я задумался. Начал вспоминать, сколько голубых глаз я видел перед сном. А поутру удивлялся, почему вдруг они стали зелеными. Сколько ударов в секунду от запаха шеи и почему мое сердце справа. Когда кладешь свою голову. Я начал вспоминать, сколько немых монологов я высказал вслух. Сколько услышало? Да столько, как и запомнило цвет моих глаз. Карие? Нет. Слегка голубые. Я вспомнил, чья мягкая кожа пахла мылом детским. А пьяные губы шептали о вере. Сколько любовниц я увидел в тебе. Да кто ты? И как мне сегодня со мной вчера изменила. Я вспомнил, как жадно глотают тебя. Не вытирая их после. Свои мерзкие губы. Я твоими глазами смотрю на мужчин. Сплюнуть в лицо. Переступить через трупы. Сколько женщин вдохновляло меня? Сколько бездарность признало талантом? Я когда пишу о тебе. Даже в белом стихе появляется рифма. Сколько женщин было во мне?

– Серые, зеленые поутру. Но слегка голубые.

Карих не было.

Когда синие капли стекают из глаз. Холодные. Сквозь горячие щеки. На руки художника, что рисует портрет. Синие краски пятнают наброски. Все, что следуют за ним после.

Сколько у меня было женщин… А сколько картин было у художника, если еще вчера он не умел рисовать?»

Теперь и она видит души тех, кого мне предстоит оживить.

Часть четвертая. Обхватив небо руками

Ляля бежала. Наверное, впервые за столько лет она смотрела под ноги. Земля, тротуары, песок, асфальт, снова земля. Белые полосы, асфальт. А дорога все не заканчивалась. Столько раз она заблуждалась, что сбежать – это единственное спасение. Как будто можно спастись от того, чего ты не видишь. Но так остро ощущаешь за каждым поворотом.

Она сбила мужчину с ног.

– Простите меня… (растерялась).

– Ляля, это…

Черт бы его побрал. Из миллиарда двуногих на этой планете толкнуть именно его.

– Постой.

(Март побежал вслед за ней).

– Только посмей ко мне приблизиться. Я закричу!

Высокий, в черной рубашке и начищенных до блеска туфлях. Светло-зеленые глаза, короткая, аккуратная стрижка. Март похорошел, даже очень. В нем появился какой-то внешний блеск. Но изнутри доносилось прежним.

– Возьми эту книгу. Ты должна ее прочесть…

(достал из сумки и протянул ее Ляле).

– Мне это не нужно.

Ее взгляд снизу вверх спустил его по самые туфли. Развернулась, спокойным шагом ушла.

Новые конверты на полу у двери. Прежние стены. Такое странное чувство охватило ее, будто здесь кто-то живет. Все стояло на своих местах, но этот запах, что парил в воздухе, принадлежал человеку. Ее собственный запах был совершенно другим. Окна, потолок, маленький кухонный стол. Ничего не изменилось. Она подошла к зеркалу и застыла. Пристально всмотрелась в него. Те ощущения, что она в этом доме гость, только подтвердились. Нет, ее окутал не страх. Она смотрела в зеркало и чувствовала, как к нему подходит женщина и заглядывает в него. Поправляет свои длинные, красивые волосы. Смотрит на губы, поворачивается спиной. Осматривает себя сзади. Любуется. А затем медленно отдаляется. Размытый женский силуэт испаряется вовсе где-то в районе окна.

– Я вернулась. (полушепотом).

Стала напротив портрета.

– Я тебя больше не узнаю. Твои глаза поменяли свой цвет. Потускнели. Твои губы высохли, им так не хватает влаги. Я полюбила твое бархатное тело. Неужели глаза мои врут? Или ты действительно так изменилась… Твоя кожа сильно погрубела. Я рисовала молодой тонкий стебель. Что родом не из цветочных полей, а из аллей, позабытых дождем. Такое маленькое, незаметное чудо, подобно бабочке, что вылетела со страниц моей любимой книги.

– Я и правда смотрю в твое отражение?

4.

Черные ночи.

Белые стихи

Не приходи больше. Не исчезай так внезапно. Мое животное разорвет тебя. А мне потом собирать твои клочья. Не гладь меня, не приручай меня к своим рукам. Я не буду их лизать. И скулить буду только над твоим трупом.

Не дразни меня. Не испытывай прочность моих зубов. Я терпеливо вою во тьме, моя Луна. Ты разве не слышишь? Не бей меня. Ты познаешь глубину своих швов. Я буду лизать твою рану. А ты меня тихо пристрелишь.

Я стойкий. И горд. И из всех твоих псов я один – волчьей породы. Я не стану дворнягой, что прибилась у ног. Мою шерсть не отмоешь. Не надо.

Я никогда не кормился из рук. Нет самых нежных, что без запаха яда. Нет самых сытых, а кому однажды пришлось, среди нас – лежат с разодранным брюхом.

Приляг со мной. Мне не страшны холода, я своей шерстью тебя от ветра прикрою.

Ты наутро уйдешь. Волчья дева, луна. А я, как преданный пес, заскулю. О том, что другой мне не надо.