Десять

Вода была тёплой, странного синего цвета, отсвечивало бирюзой, изумрудами и сверкала прозрачными всплесками. Настолько синей, что захотелось увидеть эту синеву ближе, прямо перед глазами.

— Ты будешь держать меня?

— Всегда.

Резко уйдя под воду, открыв в глаза, непривычная и испуганная, всё, что могла видеть Юля — это изумруды и руку Симона, пока не появилась резь в глазах и не закончился воздух. Её просто выдернули из воды, из всплесков и приятной прохлады, усадили на мягкое полотенце и что-то шептали в синие, трясущиеся губы.

— Что же ты делаешь, дурёха, маска нужна…

— Почему ты не остановил меня?

— С тобой не случилось ничего страшного, просто морская вода раздражает слизистую глаз, а если бы остановил… ты бы не сделала этого уже никогда.

— На одну ступеньку выше, чем могу?

— Только на одну, маленький… и теперь перед тобой ещё ступеньки и ещё… и ты пройдёшь и их тоже. Иди ко мне.

В движениях пальцев парня, который разбирал пряди светлых волос, а потом заплетал их в косы, промакивал полотенцем бежавших по плечам мурашек, в дыхании на виски, в лёгких поцелуях пальцев, было столько неприкрытой любви, обожания и даже поклонения, что невольные зрители этой сцены предпочли отвернуться, настолько бесконечно интимным было восхищения парня. Казалась, каждая его веснушка влюблена в светловолосую красавицу. Каждый вздох, каждая мысль, каждая вибрация молодого тела направлена на одно — любить эту девушку. Любить эти светлые пряди, открытый взгляд, взмах ресниц, розовые губы и длинную шею. Любить стройные ноги и маленький пупок, к которому бежит едва заметная дорожка из светлых маленьких волосков. Любить тонкие пальцы и маленький шрам на локте… любить.

По обыкновению, Юля проводила свободное время в комнате Симона, они сидели на диване, разговаривая и обнимаясь. Иногда стучалась бабушка и интересовалась чем-нибудь, иногда приходили друзья, но чаще всего они были вдвоём, и мало кто решал нарушить их уединение.

Парень уже почти два года жил с бабушкой, в небольшой двухкомнатной квартире, в обыкновенном панельном доме с видом на такие же дома и пару деревьев. В прихожей были видавшие виды обои, кухня была тесной, а слышимость того, что происходило в соседних квартирах — феноменальной, но разве это могло иметь значение для Юли, чьё время поглощал институт, и Симона, у которого сборы и соревнования были чаще, чем сессии Юли. Они просто проводили время вдвоём, предаваясь любимому занятию молодости — ничего неделанию и поцелуям.

— Маленький, у нас перерыв, послабление… мы хотим съездить отдохнуть.

— Кто это «мы»?

— Паша, Светка его, я и, может, ты?

— Куда? У меня институт…

— Египет.

— Ого!

— Поедем со мной?

— Я… я не знаю, — быстро покрываясь румянцем.

— Так, а что тебя смущает?

— Но…

— Мы сидим тут вдвоём целыми днями, а порой и ночами, маленький, неужели ты до сих пор боишься меня? Я не буду просить заняться со мной любовью.

— Ты не хочешь заняться со мной любовью? — кажется, сознательно издеваясь.

— Не-а.

— Нахал!

— Есть маленько. Ну, что тебя останавливает? Действительно?

— Папа…

— Маленький, ты ночуешь у меня через раз, а на Новый год жила две недели, тур всего на десять дней. По-моему, ты выдумываешь себе трудности.

— Это дорого, Симон.

— Я скопил.

— Что? Не хочу, чтобы ты за меня платил.

— Да ладно тебя, Юльк, что такого? Поедем, отдохнём, потом, когда у меня не будет денег, ты меня накормишь.

— Я и так тебя кормлю.

— Тем более, поэтому я такой экономный, всё включено, десять дней, пять звёзд… соглашайся, маленький, нам будет весело.

Мама, вздыхая, дала своё согласие, тут же уточнив по поводу документов и юридических формальностей. Хореограф по образованию и признанию, она половину своего времени проводила в разъездах и гастролях, её душа всегда была открыта переменам и новым течениям. Поправив на себе яркий халат, она лишь улыбнулась Юле.

— Вот ты и выросла, доченька.

— Нам нужно поговорить, — сказал папа.

— Юлия, я должен был поговорить с тобой об этом давно… но лучше поздно, чем никогда. Я вижу, что у вас с Симоном серьёзные отношения, не стану давать свою оценку этому парню, не думаю, что она тебе интересна, к тому же, объективности ради, я не вижу плохого отношения с его стороны… всё остальное…

— Что папа?

— Мне кажется, он плохо на тебя влияет, Юленька, ты очень изменилась. Ты похудела, эта диета, ты покрасила волосы, одеваешься ярко.

— Но я расту, меняюсь, это естественно. Все девушке в моем возрасте красятся, меняются, папа, ты несправедлив! И я набрала вес, который вы велели мне с Юрием Борисовичем, и держу его. Я люблю Симона, папа, — уже почти шепча, — пап, ты несправедлив, я люблю его, и он не сделал ничего плохого…

— Прости малышка, это отцовская ревность, ты просто очень быстро выросла, — улыбаясь сквозь силу, — я не для этого тебя позвал. Я бы хотел обсудить вопрос предохранения от нежелательной беременности, как врач.

— Что?

— Юля, я всё понимаю, вы молодые люди, это естественно, надо просто быть аккуратными, и я бы хотел убедиться, что ты… что вы… контролируете это.

— Мы не… папа!