Десять

Плавные, отточенные движения рук над скоплением мисок, тарелок и кастрюль разной конфигурации могли заворожить любого зрителя, если бы он находился в этот момент на маленькой кухне старенького дачного домика, чья веранда выглядывала в тенистый сад фрамугами окон, требующими ремонта.

Методичное следование рецептам, намертво запечатлевшимся в голове, и новым, за которыми приходилось заглядывать в пухлую, исписанную ровным почерком тетрадь — обыкновенную, в девяносто шесть листов, проклеенную скотчем по краям, чтобы не рвалась, успокаивало, приносило радость и уют. Мысль о том, сколько человек сегодня соберётся за столом маленького домика не пугала, скорее — радовала и даже приятно будоражила. Иногда проносилась злость, что конфорок у плиты лишь четыре, а духовка не работает так, как хотелось бы Юлии, но размеренная мелодия детской качели — подарка бабушки из далёкой Франции, — тут же утихомиривала неприятное чувство.

Заглянув ещё раз в духовку, она подошла к качелям, выключив мелодию и забрав соску у малыша, чьи губки смешно причмокивали во сне, тёмные бровки хмурились, а на удивление густые, для ребёнка, которому ещё нет и года, волосы, вились «мелким бесом». Она поправила носочек на маленькой ножке, яркий, с жёлтым Винни-Пухом на стопе, и, улыбнувшись скорей себе, присела за стол, погрузившись в быстрое чтение. Было ровно семь минут на несколько страниц. Ступни выскользнули из мягких тапочек, волосы, собранные в высокий небрежный хвост, падали на страницу, а подол простого халата едва ли прикрывал и середину бедра.

— Привет.

Она вздрогнула. Юля точно знала, что в доме одна, «привет», сказанный смутно знакомым голосом, её испугал.

— Прости, там открыто было, мы договорились с Владимиром Викторовичем, что я раньше приеду… после дежурства.

— Здравствуйте, да, конечно, проходите, Юрий Борисович, папа предупредил… вы голодны?

— Нет, но спасибо. И, Юлия Владимировна, может, на «ты»?

— Как?

— Ну, я не такой и старый, и прямо сейчас не твой врач.

Она уже присела у духовки, ловко вытаскивая противень с тонким коржом, чтобы тут же поставить другой.

— Да… да, конечно, что, простите, я отвлеклась?

— Юля, давай на «ты» и по имени.

— Хорошо, Юрий Борисович, — она смотрела, как его глаза бегут по строчкам, которые она читала несколько минут назад. Недовольно сжав плечи, словно ожидая какой-то реплики или рецензии, она всё же повернулась к плите, где перевернула мясо.

— Юра, меня зовут Юра, хорошо?

— Хорошо, — она продолжала смотреть на его глаза, задумчиво бегущие по строчкам, на руку, что пробежалась по переплету, перевернула книгу и оставила лежать там же, где и лежала, на том же месте, на той же открытой странице.

Юля молчала.

— Прости, я, наверное, нарушил твоё личное пространство.

— Как?

— Книги — это личное пространство, не всегда хочется показывать то, что читаешь в одиночестве, — он говорил тихо, обратив внимание на спящего малыша.

— Нет, это просто… так, ерунда, занять время, — краска поднималась по длинной шее, по лицу, до кромки светлых волос у висков.

— Франсуаза Саган писала отличные вещи… я бы не сказал, что это такая уж ерунда.

— Это женский роман.

— Да, не слишком мужской, «Немного солнца в холодной воде»… Это о любви и эгоизме, о самопожертвовании… пожалуй, только эгоизм понятен мужчинам. Но от этого роман не стал хуже.

— Да, наверное…

— Эй, это ты читала, а я сейчас тебе доказываю состоятельность Саган, как писателя?

— Просто… женские романы читают пустышки…

— Женские романы читаю женщины, мужчины читают комиксы, когда читают, конечно… — он внимательно всматривался в лицо красивой женщины перед ним, силясь понять её логику, в конце концов, как будто признавшись себе в невозможности понять блондинку, стоящую перед ним — высокую, с длинными стройными ногами, выглядывающими из-под короткого халата, с тонкой, как у фарфоровой куклы, кожей и таким же, словно нарисованным нежными масками акварели, румянцем.

Через два часа руки Юры ловко сбивали, нарезали, подносили, убирали и мыли посуду, он сказал, что спать пока не хочет, а вот помочь будет рад.

Разговор быстро перешёл на учёбу Юли, на её планы, потом на малыша на качелях, который уже крутился, явно готовясь проснуться.

— Так как зовут карапуза?

— Ким.

— Ким?

— Евдоким, на самом деле, но мы сократили.

— А с отчеством как сочетается?

— Он Симонович, Юра, какая разница, — она засмеялась, открыто, так, каким был её живой взгляд и улыбка.

— Евдоким Симонович Брахими. Да ты затейница, Юля.

— Точно!

Ещё через час Юля складывала бесконечные ёмкости с едой в холодильник, убирала большой торт Наполеон, чья начинка получилась в этот раз ещё вкусней, потому что в крем, по настоянию Юры, добавили капельку брусничного сиропа, и быстро протирала стол, пока Ким спокойно стоял, подпрыгивая на руках у постороннего человека, проявляя интерес к светлым волосам мужчины, дёргая их и пытаясь попробовать на зуб. Дёргать мужчина позволял, как и кусать себя за нос, а вот попытку проглотить волосы пресекал.

— Юля, ты прости, можешь сказать, что это не моё дело, но всё же, что не так с Саган?