Десять

— Точно! Тебя же показывали в новостях, не один раз. И газете, где она, где она, Юленька, не видела тут?.. А, неважно. Молодой человек, вам есть чем гордиться, в вашем возрасте серебряная медаль…

— Только серебряная, — ударение на только.

— Ну, зачем же страдать перфекционизмом, это большой успех, уверен, вы проделали большую работу, и у вас блестящее будущее, будет ещё и золотая.

— Конечно, будет, — сказано так, словно эта медаль уже весит на стене спортсмена и его руки уже не единожды подержали, ощутили вес и гладкость, прошлись пальцами по рельефу и прижали к губам.

— Может, прогуляемся? — спросил Симон, когда Владимир Викторович, поблагодарив дочку и пожав руку чемпиону, вышел.

— Давай…

— Эй, ты чего? — на улице, в смущённо опущенную голову и напряжённые плечи.

— Эмм… ты чемпион да?

— Не настоящий.

— Как?

— Настоящий — это олимпийский, и только золотая медаль.

— Ну…

— Перестань, даже если бы я был олимпийским чемпионом, что это меняет? Пойдём, погуляем, меня тренер до вечера отпустил, под честное слово.

Удивительная атмосфера тихого посёлка, с улицами, некогда широкими, кустами шиповника и облепихой по краям дорожки, что ведёт к озеру, и извилистой, вытоптанной за лето дачниками, весёлой ребятнёй, их питомцами, чаще собаками, но встречались коты и даже кролики, тропинке, звенит в воздухе. Небо настолько высокое, что кажется прозрачным, и только глядя на гладь недвижимого озера понимаешь, что вот оно — небо, отражается в ряби воды, плещется спинками мелкой рыбёшки, срывается следом шустрых утят и качается на волнах, рядом с кувшинками. Такая же неспешная беседа, как и тропинка, привела пару к стволу дерева, упавшему настолько давно, что кора отсохла, и сейчас оно напоминало гладкую, отполированную до блеска скамью, на которой удобно сидеть и смотреть на виды, самые простые, бесхитростные и сочные, как трава под ногами.

Руки юноши уже давно обнимали девушку, казалось, она не была против, даже прислонила голову ему на плечо, когда его рука, скользнув, дёрнула за кончик тесёмочки у шеи, открыв вид на декольте, куда тут же упал его взгляд.

— Послушай, я хочу тебя спросить, уверен, это нагло, может, у тебя получится не обидеться на меня, но просто я…

— Что?

— Я никогда не встречал таких красивых девушек, как ты. Правда. Ни тут, ни во Франции, нигде, где бы я ни был… и… я очень хочу заняться с тобой любовью. Это возможно?

— Хым, — нечто между вздохом, вздрагиванием, испугом и довольством, — нет.

— Почему?

— Я… я не… нет, в общем.

— Ты девственница?

— Угу, — в коленки, слегка прикрытые платьем.

— Послушай, всегда бывает первый раз, может, у тебя он будет со мной? Подумай.

— Я не… перестань.

— Да почему? Ведь надо когда-то начинать… почему не сейчас?

— Я начну с мужем! — на повышенных тонах.

— С мужем? То есть, подожди, только после свадьбы?

— Да.

— Но это… глупо.

— Не глупо, это правильно.

— Да, наверное, ты же в этот лагерь ходишь… прости, я не подумал.

— Ничего.

— Но можно, я тебя хотя бы поцелую, это можно до свадьбы? Ты очень красивая, я не прощу себя, если хотя бы не поцелую.

На удивление, поцелуй был в шею, потом поднялся к щеке, задержавшись у мочки уха, и только потом переместился к губам, где оставил деликатный след, под совсем не деликатный выдох…

У дверей маленького дома, уже вечером.

— Ты придёшь ещё?

— А можно?

— Можно… я просто подумала, ты…

— Ну, я не обещаю тебе, что не стану просить тебя заняться со мной любовью, — смеясь, — но я приду, если ты хочешь.

— Когда?

— Может, в среду, после обеда?

— Да… я приготовлю жульен и…

— Жульен? А что ты ещё можешь готовить?

— Не знаю, многое… голубцы умею, супы разные, отбивные, антрекот, курицу в пиве, пироги… сладкие, с мясом, с грибами…

— Выходи за меня замуж!

— Что? Ты смеёшься?

— Мне не до шуток, я встретил самую невероятную девушку, какую только мог вообразить, я просто не могу потерять тебя, выходи за меня. Серьёзно, в среду я зайду с паспортом. С ума сойти! Я женюсь!

— Я не могу замуж в среду.

— Почему? И, кстати, тогда ведь мы сможем заняться любовью, точно, — его губы были уже на губах Юли, рука забралась под подол и, нырнув под резинку на талии, крепко прижимала к мужскому телу, — выходи за меня.

— Я не могу, мне нет восемнадцати.

— Нет восемнадцати? А сколько тебе? — всматриваясь в лицо.

— Шестнадцать, — в округлившиеся карие, — с половиной, — виновато, — будет семнадцать… весной.

— Шестнадцать? Черт. Блин, — зажмурился, как от боли. — Пожалуйста, прости меня, я так себя вёл, прости, я думал — ты старше.

— Папа говорит, что я рослая… — виновато отводя глаза.

— Эй, ты красивая, такая, что я совсем перестал думать… воскресная школа, она же для школьников! Как я… прости меня, хорошо?

— Ладно. А ты придёшь… теперь.

— Конечно. К тому же, я сделал тебе предложение, как я могу не прийти.

— Ты такой смешной! — смеясь. — Симон Брахими.

— Ну да, обхохочешься… Юлия, я приду, обязательно.

Глава 3.