Десять

Фельдшер скорой помощи был молодым, со светлыми взъерошенными волосами, которые торчали, словно солома. В синей форме и стоптанных, некогда белых кроссовках, он был похож на воробья ранней весной, что выпрыгнул погреться на солнышко и попал в обледенелую лужу.

— Юлия Владимировна, — говорил он так, словно устал повторять, — давайте в восьмёрку, хорошая клиника, там чистенько, ремонт недавно был…

Сидевшая напротив на стуле девушка, со следами яркой помады на бледном лице, поджимала упрямо губы и качала головой.

— Нет.

— Ну, хорошо, — он громко, даже демонстративно, захлопнул папку со стопкой казённых бумаг.

— А?

— Что? — голос казался раздражённым.

— Может, укол?

— Какой укол, девушка? Нельзя при остром животе… нельзя, вы же должны это понимать.

Юля сжалась от упрёка в словах фельдшера, она должна была это понимать и понимала, но боль была невыносимой.

— Юль, — сидевший рядом Витя, однокурсник, аккуратно причёсанный, в ладно сидящем на нем свитере и начищенных ботинках, — Юль, потерпи, давай я тебе помогу, — приподнимая за талию, позволяя на себя опереться.

Витя был невысокого роста, ниже Юли, ненамного, но это ощущалось. Когда-нибудь он наберёт мышечную массу, потом жирок и станет степенным и, возможно, лысоватым, а пока молодой парень смотрелся мелкокостным рядом с высокой Юлей, которая была очень худой, но из-за роста и красоты это мало кто замечал. Красота, яркая красота девушки бросалась в глаза, умелый макияж подчёркивал изящные черты лица, пряди волос спадали по плечам, и даже слегка размазанная тушь только подчёркивала глубину её взгляда, в котором мелькала странная для подобной внешности неуверенность в себе — щенячья.

— Давай, поеду с тобой, — предложил Витя.

Он был уже одной ногой в скорой помощи, когда фельдшер отодвинул парня, со словами:

— Только родственники, — и, усаживая девушку на маленький стульчик рядом с носилками с подранным кожзаменителем, — поехали, Николай, — в сторону водителя.

Девушка отвернулась к окну, фельдшер задержал взгляд на тонком профиле, пробежался глазами от губ к шее, и, словно удивившись чему-то, усмехнулся про себя.

Карета скорой помощи больше напоминала тыкву, она скрипела на кочках, разбитая подвеска издавала странные звуки, когда же Юлю затошнило, и она потянулась к окну — оказалось, что оно не открывается.

— Приляг, — сказал белобрысый воробей, — давай, давай, прямо в куртке можно, — в голосе слышалось сочувствие, Юля благодарно посмотрела на своего спасителя и, повернув голову вправо, стала ровно дышать.

Ей казалось, что как только она переступит порог Областной больницы, все её проблемы решатся: уйдёт боль, странный фельдшер начнёт улыбаться, помада, оброненная в лекционном зале, вернётся в сумочку… Но она ошиблась. Фельдшер быстро отдал сопроводительные документы, спросив ещё раз на прощание:

— Точно нет паспорта? — и практически убежал.

Металлический стул был неудобным. Неудобно было всё — сидеть, стоять, лежать.

Ей хотелось обратить на себя внимание, но, глядя на людей — мужчин и женщин, бледных, с полиэтиленовыми пакетами, наскоро собранными родственниками перед отправкой в больницу, — ей показалось, что она подождёт. В порядке очереди. На общих основаниях.

— Юля? — услышала она от смутно знакомого мужчины в белом халате, — что ты тут делаешь?

— У меня живот болит, — скорее прошептала.

— Живот? И почему ты сидишь здесь?

— А где?

— Поднялась бы… так, иди за мной, идти можешь?

Юля могла идти, во всяком случае, в положении, когда не нужно сгибаться, её организм хоть как-то функционировал, а не заставлял перегибаться от боли.

Двадцать минут, проведённые в смотровой, казались вечностью. Голубой кафель со светлыми разводами делал помещение ещё более холодным и отстранённым.

Идея вызвать скорую помощь уже не казалась такой умной, в общей сложности ей не оказывалась никакая помощь уже два часа — это со времени поднятой брови фельдшера и слов: «Вы уверены, девушка?» Она была уверена, тогда, сейчас уверенности становилось всё меньше… Вспоминались слова о восьмой клинической.

Зашедшие люди в хирургических костюмах — обычных, типовых, Юля не один раз видела такие, приветливо улыбнулись.

— Ну-с, Юленька, что тут у нас?

— Живот…

— Угу.

После дежурных вопросов, ответов, пальпации, шуток, подмигиваний и даже заигрываний, которые были предназначены скорее для отвлечения светловолосой молоденькой и, бесспорно, красивой девушки, она узнала, что нужно подождать ещё «совсем чуть-чуть».

С ней остался доктор постарше, сейчас Юля вспомнила, что она знает его, он расспрашивал о здоровье мамы, бабушки, интересовался, определилась ли она со специальностью, именами её профессуры и планами на будущее, пока в смотровую не зашёл врач, слишком молодой, как казалось, выглядевший усталым, смотревший словно бы поверх.

— Юрий Борисович, приветствую, — сказал доктор постарше, — вот, похоже, твоё. Это Юлечка, дочка Владимира Викторовича, прошу любить и жаловать.