Десять дней до конца света

Фраза повисает, недоговоренная.

– Я шофер такси, – отвечает Браим, похлопывая по рулю.

– Студентка, – представляется Лили, – и лектор на младших курсах.

– Студентка, а на каком факультете?

– На театральном. Я была в магистратуре.

Валентин делает стойку. Он-то думал, что она учится фотографии.

– На какую тему ты писала диплом? – интересуется Сара.

Лили, глубоко вдохнув, выпаливает без пауз:

– Практика китайских боевых искусств в современном западном театре.

Слышится восхищенный свист.

– И преподы дали тебе выбрать такую тему?

– Видела бы ты, какие темы у остальных…

– Значит, ты актриса.

– И да и нет. Я много играю, но предпочитаю режиссерскую работу.

– А какие боевые искусства практикуешь?

– Вин-чун, немного. Это разновидность кунг-фу. И еще тайцзицюань и цигун.

Брови Валентина ползут вверх. Черные носки, лучше не трогать, всё объясняется.

– А ты? – спрашивает Лили Сару.

– Я три года назад создала компанию с друзьями. Благодаря нашим дронам мы помогаем определить масштабы землетрясений в самых труднодоступных зонах. Особенно в горах.

– Я видел, что дронов пытались запустить через стену взрывов, – говорит Валентин.

– Да. Запуск ничего не дал.

– Это дрон ты держишь в одеяле на коленях?

– Да. А ты чем занимаешься?

Скорее, придумать себе жизнь!

Валентин чувствует себя бомбой замедленного действия, которая вот-вот взорвется. Можно на время запрятать боль в дальний уголок своего существа. Но удерживать ее там – это постоянная борьба, и она рано или поздно прорвется, выйдет наружу, разнесет его в клочья; он это знает.

– Коммерцией, – врет он. – Ничего особо интересного. А о чём ты пишешь? – меняет он тему, повернувшись к Гвену, который продолжает работать и не слушает их.

– Я сам еще не уверен. Поэтому и должен писать.

Сара закатывает глаза. Лили-Анн, Валентин и Браим от комментариев воздерживаются.

– Что ж, я, – нарушает молчание последний с широкой улыбкой, – очень рад, что я с вами! И то правда, могло быть хуже!

– Хуже, чем знать, что через девять дней мы умрем, и стоять в пробках? – смеется Валентин.

– Да. Знать, что через девять дней мы умрем, и стоять в пробках с придурками.

– И то правда.

Машина за десять минут не продвинулась и на сантиметр. Валентин слышит, как изводится на заднем сиденье Лили. Он вдруг вспоминает, что она хочет добраться до своих родных. Конечно, эта неподвижность ей невыносима. Он открывает бардачок, роется внутри, отодвигает коробки с дисками. Замирает.

– А не поднять ли нам паруса? – предлагает он.

– Я бы рад, – отзывается Браим, – но как?

– Есть идея.

Он поднимает над головой синий проблесковый маячок, найденный в бардачке, включает его в прикуриватель, вскакивает на сиденье. Звучит сирена.

– Полиция! – орет он. – Дорогу! Освободите дорогу!

Водители впереди колеблются, но через несколько секунд машины сторонятся – что непросто в такой пробке.

– В сторонку, в сторонку, – подгоняет их Валентин, размахивая маячком.

В открытой машине все давятся от смеха, но надо держать лицо перед водителями, которых они обгоняют. Лили прикрывается шарфом. Она похожа на туарега, и глаза ее смеются. Даже Гвенаэль поднимает голову от листков, наслаждаясь абсурдностью момента. Вряд ли это надолго. Через десять минут или через сто кто-нибудь выйдет из машины и наорет на них, чтобы прекратили дурить, в этом Валентин уверен. Но пока он от души забавляется.

– Я всегда об этом мечтал! – как ребенок, радуется Браим.

– Я тоже, – вполголоса признается Валентин и снова заводит: – Дорогу, дорогу!

И пока они лавируют, оставляя позади еще больший хаос, Валентин чувствует, как боль отступает, забиваясь в дальний уголок его рассудка.

Он не сомневается, что еще нахлынет волна слез.

Но позже.

Слишком поздно, надеется он.

31

Ч – 195

Склонившись над рукописью, Гвенаэль борется с собой, чтобы не прекратить писать. Не сейчас, когда время летит с бешеной скоростью, а конец истории еще так далеко.

Он правильно сделал, что распечатал перед отъездом первые страницы романа. Возьми он с собой ноутбук вместо бумажной версии, быстро села бы батарея, но даже не в этом дело: сегодня утром он бы разбил его одним ударом и уже не мог бы передумать. Не оставил бы шанса ангелу-хранителю со спутанными волосами и глазами цвета осени вернуть ему текст.

Вот только теперь она тоже входит в его историю. Помимо его воли Лили-Анн сливается с рассказчицей, Лу. Постепенно, страница за страницей, Лу стала Лу-Анн. И хотя он с самого начала писал обо всех персонажах в третьем лице, теперь для нее, для нее одной, напрашивается «я». Гвенаэлю приходится всё менять, возвращаться назад, зачеркивать, переписывать, испещрять тысячей чернильных шрамов кожу своего воображения.

Он переписывает несколько страниц. А потом говорит себе «стоп». Ничего не поделаешь, времени нет. Пусть будет «я» с этого места, вот и всё.

Я.

Лу-Анн.

Взрывы.

Дорога, вымощенная листками, которые кружат на ветру.

Да, вот что он должен написать.