Десять лет. Публикации, интервью, выступления (1990-1999 гг.)

Г. Я.: Но дело не только в том, что они взяли руки за спину. Это не тот случай, когда ты можешь действовать ртом и можешь действовать руками. Это тот случай, когда ты можешь действовать только руками, и если руками ты не действуешь (а больше ты ничем не можешь), и что говорить, ты не знаешь, и куда ты все это тянешь, тоже не знаешь, а потом уже вообще никуда не тянешь, при этом понимаешь, что не тянешь и просто плывешь по течению. И становишься элементом инерции и только в таком качестве действуешь. И вот здесь я снова возвращаюсь к главному: послушайте, ну не может быть, чтобы мы могли жить только из-под палки — то тебя в тюрьму посадят, то застрелят. Как же все-таки можно у нас организовать жизнь?

Здесь я должен объяснить одну вещь. Централизация государства — это не только вред, это еще и благо. Если оставаться на уровне наших крупных философов-демократов, то все, что происходит сегодня, и есть это счастье большое, эта вся каша и все эти опасности децентрализации. Это все? Нет. Вы остановились, вы не идете к новому качеству. А дальше... нужно прорастать снизу, с корней травы.

Л. С.: В вашей книге “Нижегородский пролог”, которая только что вышла (пока малым тиражом), вопрос о власти рассматривается как главный. Вы пишете: поведение центральной власти представляется безынициативным, власть — заложник неразрешенных проблем, в ее действиях отсутствует целенаправленная политика. Мне кажется, вы все-таки отчасти упрощаете проблему. Каковы сегодня цели власти? Верховный Совет и съезд работают для самосохранения. Вся их политика была направлена на то, чтобы уцелеть. Ельцин отдал Гайдара, чтобы устоять самому, а не по каким-то другим причинам, это очевидно. Правительство Гайдара, которое говорило: мы команда, мы одно целое, мы один за всех — осталось в полном составе, раз не прогнали. И структуры власти, и поведение людей, стоящих у власти, очень примитивно иллюстрируют простейший закон: есть институты, которые, будучи созданы, очень скоро начинают действовать для поддержания своего существования. Если с этим согласиться, то ваши мягкие формулировки не совсем работают. Вы их корите только за неумение, за плохое старание. Но они же нам показывают, что по-прежнему действуют по принципу: цель власти есть власть. И вот мой вопрос: есть ли все-таки сегодня такие силы, у которых имеется позитивная цель, и уже только для нее нужна политика и нужна власть?

Г. Я.: В нашей книге мы анализировали функцию власти как института. Эти же власти (по персоналиям) сформированы полуразвалившимся прошлым, которое уже при них доразвалилось. Кроме того, эти власти советские, построенные для декорации, для декорирования партии. И вдруг советы решили, что они не декорации. А что они и в самом деле сути. Они не сути. Они сегодня и выглядят, как декорации. Поэтому апелляция к власти заключается в следующем: если бы, скажем, Ельцин хотел бы что-то делать в смысле реконструкции этой власти и в смысле цивилизации всего процесса, он бы многое мог переделать. Мог бы многое успеть. Подхватив вот эти тенденции, он бы пусть не все, но многое двигал внужном направлении. Здесь мы и констатируем: что этого нет. А могло бы быть. Если бы все таки они отвлеклись немножко от самих себя.

Сейчас политический горизонт пуст. В течение года может возникнуть вопрос об альтернативе, и тогда Ельцину будет предоставлен выбор: он уходит, отрекается от своего президентства — первый вариант. Второй вариант: он остается, но признает, что есть политики большого масштаба, что они не станут его чиновниками, и осознает идею партнерства, будет с ними считаться. Так и может сформироваться другая власть: интеллигенция может привести к власти своих людей.

Л. С.: Вы, обращаясь к интеллигенции, предлагаете ей качественно сменить поведенческий стереотип. Вы считаете, что должна измениться направленность ее мысли — от неприятия власти к пониманию ее проблем. Речь идет, насколько я понимаю, об отношении к власти как к институту. Здесь возникает ряд соображений, связанных с традициями русской интеллигенции. Нету и не было у русской интеллигенции отношения к власти как к институту — власть всегда отождествляется с конкретным лицом. Ведь и сегодня, подтверждая это на каждом шагу, интеллигенция любит власть, персонифицированную в ком-то лично. Она, интеллигенция, всем жаром своей души и своего тела отдавалась Горбачеву, который ее, кстати, не брал или брал мало. Затем, увидев, что ее не берут, она ищет, кому отдаться. Причем и отдается уже в отчаянии, почти даже не замечая, берут ее или нет. И она опять отдается не институту президентства, подчиняется не тому одному проценту легитимности, который есть у Ельцина (все-таки за него голосовали, все-таки были и другие претенденты), а персонажу. Когда вы апеллируете к интеллигенции и ругаете ееза неприятие власти, тут опять есть некая интеллектуальная ловушка. Вы не за то ее ругаете. У нее неприятие власти складывается как финал безуспешной попытки отдаться тому, кто ею пренебрег.