Десять лет. Публикации, интервью, выступления (1990-1999 гг.)

Год назад я был гостем парламента Японии. В какой-то момент ко мне подошли японцы и сказали: “Поймите нас правильно и не стесняйтесь. Мы можем на двое суток вас положить в такой госпиталь, в котором вас проверят от А до Я. Полную диагностику сделают. Не отказывайтесь. Это наш жест уважения к вам. Мы же понимаем, как вы работаете”. Я согласился. Все оказалось очень хорошо, даже замечательно. Практически здоров. Единственный вопрос, который я задал в конце обследования, болел ли я когданибудь туберкулезом? Было ли что-то такое? И попросил посмотреть меня на этот предмет еще и еще раз. Они улыбнулись и сказали: никогда, ни в какой форме ничего подобного не было.

...Помню, решался вопрос о программе “500 дней”. У меня была минута, когда надо было определяться: буду я в большой политике или не буду. Вот тогда я принял главное в своей жизни решение. Готов ли я расстаться со всем, что у меня есть, если это потребуется. Если я отвечаю, что не готов, что мне моя жизнь важнее, что мне 38, — тогда я не имею права всем этим заниматься. Если же я отвечаю “да”, то я больше не имею права каждую минуту думать, что со мной будет, чем все это для меня может закончиться. И я перестал об этом думать — ради того, что я хочу сделать.

В конце концов детям своим я нужен такой, каким бы я хотел быть, а не лишь бы каким-то.

Вступление к беседе, как видим, было выдержано совсем не в гарвардских, а в специфически отечественных тонах — ведь кого только на Руси не объявляли больным и сумасшедшим.

Л. С.: Насколько мне известно, вы сейчас всерьез заняты политической работой. Напомню ваши собственные слова, сказанные почти год назад: “Нашу экономику, нашу государственность накормили огромной дозой слабительного, и оно уже впиталось в кровь. Сейчас нам дают еще и снотворное. Ахать и охать по этому поводу бессмысленно. Надо осознать, что процессы уже идут и их необходимо хотя бы обезопасить. А вообще-то власть только тогда власть, когда она может что-то дать, а не забрать. И мы пытались и будем пытаться участвовать в создании такой власти”. Как у общественного деятеля, у вас незапятнанная репутация: скорее даже ваша репутация страдает от декларируемых вами намерений делать большую политику чистыми руками и в белых перчатках. Вы будто бы взяли на себя задачу неподъемной тяжести: доказать всему миру, что это возможно. Вы готовы поступиться — ради большого дела — всем, что для вас дорого, и не думать о себе. Но если от вас потребуется пожертвовать не только собой, но и еще кем-то?

Г. Я.: Когда я пускался в политические плавания, я думал, что более сложной задачи, чем разобраться с собой, нету. А оказалось — есть. Так совпало, что моя политическая деятельность, когда мне пришлось вступать в самые разные и самые обширные контакты, окрасилась одним странным высказыванием, не имеющим к политике никакого отношения. Наталья Медведева, выступая по телевидению, привела слова одного критика о своей книге: “Я почувствовал себя так, будто зашел босиком в общественный туалет”. Вот это сравнение примерно может передать, что я ощутил, когда начал заниматься политической подготовкой, — вот это вот шептание за спиной, и то, как тебя начинают взвешивать, и то, нужно ли быть с тобой или нет, ангажированным или не очень. Мнепредставился не просто общественный туалет, а туалет на Казанском вокзале. Так получилось, что этот второй вопрос, на который я пока себе не ответил, оказался сложнее первого. Решение должна была принять моя душа. До того как я начну (ведь я не смогу потом все бросить), я должен себе в чем-то признаться. Все постоянно твердят, что политика — это грязное дело. Но каково ощущать себя человеком, которого постоянно макают в эту грязь. И он не может уйти, он должен стоять босиком и переживать свое падение, свое унижение!