Десять новелл и одна беглянка (СИ)

Моя дочь во втором классе написала порнорассказ. Ну, не порно — эротический. Хотя нет — пожалуй, порно. Обнаружили случайно, училка нашла. Хотела, дура, скандал устроить. «Я вам, — говорю (по телефону), — устрою! Предоставьте дело мне — у меня большой педагогический опыт». И жене говорю: «Предоставь все мне… у меня, поверь, большой опыт».

Но я-то начал гораздо раньше: даже писать еще не умел (только читать), — я это делал устно.

Конечно же, все началось с книг. Когда ты читаешь с пяти лет (существует легенда: с трех, — что, признаться, маловероятно), в шесть возникает естественное желание попробовать сочинять самому, — я и попробовал. Публика — средняя группа детсада № (?) — была в восторге, меня обожали, вернее, не меня, а мои сочинения.

Повторю: все началось с книг, — которые я читал вслух, сидя на стульчике посреди жующего козявки и сосущего подолы платьиц круга (ленивые воспитательницы регулярно подобным образом эксплуатировали мой юный дар, пропадая тем временем невесть где; думаю, пили чай или трепались, собравшись вместе), — а в большей степени — с книг, которые я читал в уединении: других книг.

Так вот, вслед за уходом воспиталки меня останавливали (кому охота в шесть лет слушать про зайчиков и курочек), всегда одной и той же фразой «расскажи лучше свое». И я с удовольствием рассказывал свою «Козетту», своего «Бульбу», своего «Чингизхана» (двух последних — недочитанных, но, разумеется, досочиненных). Кажется, я чересчур увлекался: «Козетта» у меня получалась сентиментальнее и, я бы даже сказал, легкомысленнее что ли; про «Бульбу» я уж вообще молчу. Но хитом, безусловно, были «Приключения Бабы-яги», сочинение, целиком и полностью принадлежащее мне (конечно же попурри, винегрет из всего мною прочитанного), весьма и весьма фривольного, надо заметить, содержания. Этому сочинению неизменно сопутствовал шумный успех — фурор, другими словами.

А я купался в лучах славы. Недолго, впрочем: в один прекрасный (ужасный) день мне всыпали (всем талантливым сочинителям рано или поздно всыпают).

Подвела поклонница (нас одевали рядом), — говорит своей маме: «Он (я) нам так интересно рассказывал про то, что…».

Так быстро меня мама никогда не одевала.

Что, я был испорченным ребенком? Не думаю. Ничуть не более остальных детей — и уж точно, не больше окружавших меня взрослых, которых, кажется, я в детстве не особо жаловал. Подсознательно я ощущал, что почти все взрослые хуже меня: злей, лживей, порочней, несдержанней и т. д., — и может быть, хуже почти всех других детей. (Потом, через много лет, я узнаю, что на самом деле все так и есть: большинство взрослых действительно хуже большинства детей.)

Полагаю, в моих рассказах не было ничего непристойного. Я, собственно, ничего такого и не мог знать: я был домашним ребенком. И книжки читал всё приличные…

Например, «Тысячу и одну ночь». Ее я нашел, случайно, во втором ряду, на верхней полке (пришлось встать на стул). Книга мне очень понравилась, особенно «Рассказ о трех яблоках» (я только не понял, что такое «зебб», ну и еще там кое-чего не понял). Немного, правда, удивило, что она раньше не попадалась мне на глаза: я полагал, что знаю все книги в доме.

Так вот. Приходит мама с работы. Гладит меня по голове, ласково спрашивает: «Ангел (уже падший, по всей видимости), чего так увлеченно читаешь?» Я показал. «О-о, малыш, — забирая у меня книгу, сказала она, — боюсь, тебе еще рановато. На, почитай пока вот это». С этими словами она сунула мне в руки томик Пушкина.

Пушкин так Пушкин. Я вспомнил, что дядя Саша, мамин двоюродный брат, очень хвалил «Графа Нулина».

«Нулин» мне понравился. Правда, мама сказала, что его мне читать тоже рановато. Пушкина забрала. Я не обиделся, но подумал: вот, например, Том Сойер добился же поцелуя у Бекки Тетчер, а граф у Натальи Павловны — нет, — так почему же тогда «Тома Сойера» можно, а «Графа Нулина» — нельзя? Парадокс.

Уверяю, я не был не по годам развитым вундеркиндом. Просто был очень начитанным. Я владел массой информации, смысл которой был еще не совсем мне понятен, и интерпретировал ее по-своему, по-детски. В том числе все то, что касается взаимоотношений полов. Нет, ну меня, конечно, все такое чрезвычайно сильно интересовало — как всех, быть может — но волновать… волновать меня это начало немного позже, классе в третьем что ли (или во втором, как дочку?)…

Например, у меня была тематическая коллекция марок — живопись. Разрешенная эротика, так сказать (впрочем, живопись я действительно всегда любил). Любимая марка — «Источник» Энгра. Безусловно, источник на этой картине тоже изображен, но на марке этого не было видно совершенно. Я даже пытался срисовывать. Если бы мама обнаружила мои попытки, я бы ни за что не смог объяснить, что это источник. Не скрою, эта марка меня чрезвычайно сильно волновала; в некотором роде она долгие годы служила мне идеалом (позже я узнаю — практически недостижимым).

А что, думаете, у детей меньше эротических переживаний, чем у взрослых? Как бы не так. У меня — точно было не меньше, что я расцениваю как абсолютную норму.