— Не нужно было открывать его, пока меня не было в кабинете, — отчитала его Сентенция.
— Так закройте и успокойтесь! — взрывался Кир, не находя аргументов.
— Я не собираюсь забираться на подоконник, как обезьяна! Это ваша прерогатива, — зашипела взбешенная Сентенция, бросая карандаш на пол.
— Я имел в виду не окно… — тихо отвечал Кир, стараясь раствориться в пространстве. — Ну, положим, вы на минуту выйдете, а я в это время его закрою. Пойдет?
— Нет.
— О…
Глава 24. РАДОСТИ СЕМЕЙНОГО ТОРЖЕСТВА
За ужином собралось все члены семейства Громм, что находились в тот момент в Сыре. Ботан Громм присутствовал в виде усатого портрета за стеклом над укрытой салфеткой тумбой, где хранились его курительные трубки. Хотя минуло много лет с тех пор, как он последний раз пользовался ими, но поныне, если открыть ее, в комнате разливался запах вишневого табака, и бабуля хмурилась, уже готовая отчитать мужа, чтобы не курил в доме. Каждый раз она, осекшись, смотрела на портрет и тихонько грозила пальцем, ибо то, что ты умер, еще не освобождало от требований супруги — ныне почтенной, а некогда весьма энергичной дамы, вырастившей множество детей и продолжавшей давать напутствия им самим и теперь уже их детям (к немалой досаде вторых и первых). Вероятно, когда они с мужем встретятся
Во главе стола восседал грузный кондитер Громм в жилете, расшитом устрицами и спрутами, — «морская тема» была коньком его супруги, и многое в доме свидетельствовало об этом. Сама Драмма Громм располагалась тут же возле огромной супницы с похлебкой из шпината, коя должна была примирить новации диетологии с горой копченного и жареного на столе.
Драгоценная бабуля всегда занимала место в центре по правую руку от председателя. Ее громоздкое кресло с прилагающимся котом производили эффект булыжника, брошенного в запруду: все пространство до и после Фурии Громм оставалось
Далее вне всякого порядка присутствовали три дочери кондитера, два его сына, тетушки в пестром ассортименте сложений и темпераментов, тщедушный, вечно простуженный дядя Вивер в шапочке и пенсне, немолодая экономка Клодисса, а также гувернер Уппс — совершенный иностранец, никогда не покидавший столицы.
Добавим к этому приглашенного в качестве премии по случаю оформления некой сделки «всепомощника» Кира, коему, да воздастся ему по незнанию, а домашним в добросердечном снисхождении, было отведено место рядом с бабулиным троном.
После перемены горячего и в ожидании десерта, когда вкусовые сосочки должны отдохнуть и приготовиться к ощущениям сливочных помадок и джемов, произошла недолгая музыкальная пауза.
Дядюшка Вивер уселся за клавесин, а Драмма Громм взяла в руки неопознанный струнный инструмент, напоминавший половину дыни с черенком от совка. Все семейство со стороны супруги кондитера, по собственному убеждению, обладало незаурядной музыкальностью, жертвой которой оказывались все, кто не успел вовремя сбежать.
— Иди и потанцуй с ним… — шипела Фурия на старшую внучку, заперев ее в углу своим креслом. — Это невежливо. Парень сидит как пень, не знамо куда деваться от этого скрипа. Будто кошку дерут граблями, — иногда бабуля поражала точностью оценки и здравомыслием.
— Отстаньте от меня, пожалуйста. И вообще, уже выносят торт! — парировала юная Сентенция, ногой отгоняя свалившегося с кресла кота. Животное, не найдя поддержки, отчаянно заорало, укрепив минор в исполнении музыкантов.
Кир, несколько растерянный от происходящих эволюций, и впрямь сидел в полукресле в углу столовой, поджав под него ноги и стараясь угадать с рассеянной улыбкой, что делать дальше. Согласитесь, чужие праздники, на которые ты приглашен впервые, да еще многочисленные и в семейном кругу, способны смутить кого угодно.
«Хорошо, что не пришлось произносить тост, — думал он, добавляя от всей души: — Хоть бы и теперь не пришлось!» Впрочем, угрозу составляли вероятные танцы… Танцевать Кир не умел и страшился этого испытания больше, чем наступить на болотную змею.
Тут мимо его лица что-то воздушно прошелестело, обдав терпким цветочным ароматом. Юноша вздрогнул, стараясь не пропустить важное в программе званого вечера. Какой-то древний инстинкт поднес палец к кнопке «тревога».
Прямо перед ним, поджав губы, стояла нарядная и надушенная Сентенция. Ее рука обвиняющее указывала ему на грудь — где, без сомнений, он поставил позорное пятно от жаркого, сам того не заметив! Однако пятна на сорочке не было…
— Ну, что ты сидишь