Десять поворотов дороги

В переулке, выходившем одним концом к городскому рынку и самому более напоминавшем торговый ряд, чем транспортный капилляр столицы, уже было полно людей — покупающих, спешащих домой и из дому, ругающихся с возничими, ищущих друг друга в толпе и тащивших, что плохо лежит у тех, кто плохо за этим смотрит. Царило то благодатное для торговли послеобеденное время, когда многие уже спешат закончить свои дела и потратить заработанное в приличной лавке. К тому же в этот день выдалась на удивление хорошая погода: теплая, но лишенная липкого тумана — эти два климатических ингредиента в Сыре обычно являлись одновременно.

По присущему Киру везению, он подошел именно к двери ненавидимого кондитерами табачника, явившись в Молочвенный переулок в связи с объявлением о найме «всепомочника для ведения делов конторы достойныя фирмы полный еднь». Чем бы то ни был пугающий «полный еднь», но у юноши оставалось денег до обеда позавчера, так что он уже неделю безуспешно искал работу (и как можно дальше от всяких строек).

На стук от облупившейся желтой двери отвалился прилавок табачника, над которым неизбежно возникло собственное лицо реликта, напоминавшее складку на сапоге.

— Что угодно?.. Молодой человек… Широкий выбор… Лучшайший табак в Сыре… Все по одной цене… — выдал бесцветным голосом табачник, высовывая наружу пальцы, словно краб, прячущийся в ракушке.

В руках его находилась дурно отрисованная картонка, изображавшая ассортимент лавки.

— Благодарю вас, уважаемый. Я не курю, — ответил Кир, деликатно подбираясь к основной теме.

— Женишься и закуришь… Бери впрок, — прогнусавил едкий, как дым, дедок, вытирая ладонь о фартук. Когда-то он слышал о том, что дорогие сигары делают, неким образом используя женские ноги, так что для большего впечатления добавил: — Утоптаны ногами лучших баб в округе! Сделано на совесть, ради вашего удовольствия!

Творческий порыв табачника несколько озадачил юношу, пытавшегося представить описанный процесс, но на душе лежал камень, и его необходимо было оттуда снять:

— Я по объявлению. Вот! — Кир вытащил из-за пазухи позавчерашнюю газету, ткнув пальцем в обведенный кружком столбец.

— Хмс… хмс… хмс… — просипел табачник, читая объявление, и вдруг с силой захлопнул прилавок, едва не прищемив нос злосчастному визитеру.

Кир стоял ошарашенный и злой, подгоняемый отчаянием и угрозой остаться без крыши над головой, если не найдет работу немедленно. Из «Утиной будки» его твердо обещали выгнать сегодня вечером, если он не вернет долг за проживание и бобы. И вечер этот начинался через пару часов.

Юноша снова постучал в дверь — раздраженно и весьма настойчиво. Прилавок как заведенный выпал наружу, явив миру лицо табачника и давешнюю картонку с надписью «Ассыртымент».

— Что угодно… — начал было табачник свою арию, но тут вдруг поднял глаза, покраснел и заорал во всю глотку: — Вон!!! — грозя из окошка пергаментным кулаком.

У сцены появились зрители, в том числе несколько азартных, предложивших подпалить дом табачника, бросить ему в окно гадюку (за несколько монет она могла быть тотчас доставлена и в лучшем виде), проходивший мимо оконщик вяло посоветовал «забить ему гвоздьми дверь, пусть знает, как орать на человека, старый упырь». Гвозди и молоток совершенно бесплатно были выданы и применены Киром, пошедшим в некотором роде в разнос и весьма рисковавшим ввиду полицейского участка, расположенного на углу подле.

На его счастье, среди благодарных зрителей разыгравшейся трагедии с замуровыванием оперного злодея, взаимными проклятиями сторон и победой кочевников над осажденными был сам господин Громм, весьма оценивший шутку над неприятелем:

— Эй, парень! Ты откуда такой? Работу не ищешь? — спросил он с крыльца той самой «достойныя фирмы», что сулила «полный еднь» для перспективного «всепомочника».

Судьба, стреляя наугад, попала в пятак с другого конца вселенной.

Глава 23. ТРУД И ЭМАНСИПАЦИЯ

Ранним утром к дому кондитера подъехала неуклюжая повозка с полотняным верхом. Она была настолько громоздкой, насколько повозка вообще бывает громоздка в своем идеальном воплощении. С одной стороны к ней была прицеплена жилистая лошадка с упрямым взглядом и большими желтыми зубами. По выражению ее морды было видно, что каждого встречного она считает конченой сволочью, и только необходимость тащить эту треклятую ношу спасает его от заслуженного увечья. Позади на привязи плелся голенастый жеребенок, являвший все задатки своей матери. В самой колеснице, груженой корзинами всех размеров, восседал человек в клетчатом зеленом костюме с короткими рукавами и брючками. На его лице красовалась жизнерадостная крокодилья улыбка, а в руке, свободной от поводьев, находился очень потрепанный блокнот.