Десять железных стрел

– Он объяснил мне, что город, это не просто камень, вода и дерево. Город – это воображение, идеи, мечты. Ты вкладываешь в него себя, все, что у тебя есть, и вы становитесь едины.

Он поднялся еще на ступеньку. Мой пульс зачастил, в груди сдавило. Какофония вскипел.

– Он научил меня, что любой город может быть разрушен и любой город может быть восстановлен. Но когда он возрождается, это уже нечто иное. И когда он умирает… он умирает навсегда. Все эти мечты, все воспоминания, всё, что его создавало… просто умирает.

Джеро поднялся на второй этаж. Я старалась не отпускать его взгляд. А он у него был отсутствующий, он был где-то очень далеко, там, где когда-то был счастлив, цеплялся за что-то, выскальзывающее из пальцев.

– Даже если построить новый, все это никогда не вернется. Как человек. Ребенок. Мать.

Остался только этот мужчина. Только клинок. И больше ничего.

– Брат.

В уголке его рта, в морщинах у глаз что-то дрожало. Последняя судорога хорошего человека, который умер рядом со своим братом.

– Они отнимают, Сэл. Вот все, что делают это фанатики. Они отнимают у тебя рассудок, отнимают у тебя тело, отнимают у тебя… – Губы Джеро сжались. Глаза повлажнели. – Они забрали его у меня. Он был для меня всем, а они забрали его по частям, по кусочкам. Забрали его сердце, его голос, вырезали, как шматы мяса. И когда он совсем пропал, когда от него ничего не осталось, они послали его сожрать пулю, чтобы самим успеть удрать.

Влага замерзла на его лице, растворилась, оставив после себя холодную, густую тень.

– Его не похоронили. Для этого от него слишком мало осталось. Значит, это будет его могилой. Этот аэробль. Эта Реликвия. Весь гребаный Шрам.

Я прищурилась.

– Убийством его не вернуть, Джеро.

– Не упрекай меня, блядь, дешевой оперной риторикой, Сэл. Меня не волнует, что это его не вернет, – Джеро ухмыльнулся. – Или убивать можно, только если у тебя есть татуировки и шикарный револьвер?

– Они-то у меня есть. – Я оттянула ворот рубашки, обнажая узловатый язык длинного извивающегося шрама. – А еще есть вот это. Убийство не заставило это исчезнуть.

– Я зна…

– Да ни хера ты не знаешь. Я говорю, что убийство ничего не остановит. Я залила кровью весь Шрам, и все равно, каждое утро просыпаюсь с адской болью, шрамы все еще болят от холода, а когда я смотрю в зеркало, я все равно не Алое Облако. Больше нет, – я покачала головой. – Мы убиваем. Убивая, мы иногда приносим пользу. Но это никогда не сделает нас счастливыми.

– М-да, дерьмовато, Сэл, – протянул Джеро, ухмыляясь. – Ты не за то, мать его, ремесло взялась, если ищешь счастья, а? Все ушло. Вместе с Последнесветом, Джанди и Алым Облаком. Они все мертвы. Я знаю, что нам не уменьшить боль и нам не вернуть их обратно…

Джеро поднял клинок, направляя кончик выше наших голов к иллюминатору.

– Но мы можем забрать их с собой.

Я обернулась. И когда разошлись облака, я увидела. Далеко-далеко, такие крошечные, что можно было представить их игрушечными, я видела. Фермы, дома, поселки и деревни, раскинувшиеся на обширной равнине. Благодать. Клочок земли, который, по всеобщему мнению, стоил убийства множества людей во время Войны Борруса много лет назад.

Люди. Тысячи людей. Дочери, и отцы, и деды, и пьяницы, и фермеры. Совсем крошечные с такой высоты, как насекомые, которых того и гляди раздавят ногой.

И мы направлялись прямиком к ним.

– Она была права. – Слова ледяными комками застряли у меня в горле, казалось, произнеси я их, они разорвут мне рот. – Веллайн была права. Мы направляемся к землям Империума.

Я прищурилась, когда осознание пронзило меня ударом тока.

– Потому что им кто-то об этом сказал.

– Если честно, я удивлен, что они повелись на наживку, – произнес Джеро. – Но что такое имперец, как не революционер, просто направленный в противоположную сторону? Фанатик он и в Шраме фанатик, независимо от цвета одежды.

Я резко повернулась к Джеро, стискивая зубы и чувствуя, как закипает кровь.

– Значит, таков был план, – выплюнула я. – Настоящий план. Перебросить Железный Флот на Благодать, заставить Империум напасть, и затем… затем…

Меня поразила мысль, ледяная и жестокая, как рассвет после битвы. Сигилы в нутре корабля. Командные сигилы. Вычерченные на Реликвии. На корпусе. На бомбах.

– Бомбы, – прошептала я. – Вот, что делают сигилы. Они сбросят бомбы.

Улыбка Джеро была мрачной, печальной и пугающей.

– Этот мир так привык к сапогу фанатика на шее, что перестал даже его замечать, Сэл. Мы тоже часть этого, понимаешь? Скитальцы, преступники, убийцы… кто-то должен им показать. Кто-то должен что-то сделать.

Он полез в сумку. Я напружинилась, пытаясь вытащить револьвер. И остановилась, почувствовав, как ладонь Лиетт обхватила мое запястье. Медленно, так нежно и осторожно, что я едва чувствовала, как она открыла барабан Какофонии.

Я была готова увидеть оружие. Но оказалась не готова к крошечному жестяному свистку, испещренному надписями, который извлек Джеро.

– Свисток Урды, – выдохнула я, узнав вещицу по Вороньему рынку таких, казалось теперь, давних времен.