Десятая муза

О мой возлюбленный, пора,
пора с тобою мне проститься:
мне слезы не дают писать,
велит мне время торопиться.

Пусть буквы черные несут

к тебе печаль моих стенаний, —
на свете нет чернее букв,
и горше нет воспоминаний.

Прости, неровен почерк мой,

слезами полита бумага:
то, что диктует мне огонь,
соленая смывает влага.

Мешают слезы мне писать,

вступая в распрю со словами:
едва перо найдет слова, —
как все уж сказано слезами.

Услышь мою немую скорбь,

к ней преисполнись состраданья:
ужель не стоят вздохи — слов
и не заменят фраз — рыданья?

Бушует в сердце океан,

мне не унять его волненья;
несутся мысли наугад
и терпят кораблекрушенье.

Мне жизнь постыла. Хоть она

еще, подобно рабству, длится
и я живу, но жизнь моя
уже самой себя стыдится.

Смерть призываю я. Но нет,

нейдет мой лекарь долгожданный:
ведь дорожится даже смерть,
когда она для нас желанна.

И тело бедное мое

на пытку предано судьбою...
Оно уже давно мертво —
лишь сердце в нем еще живое.

Душа в бессмертии своем —

и та, увы, полна смятенья:
скорбь похищает у нее
ее надежды на спасенье.

Чтобы спастись, должны бежать

душа и сердце, изменив мне:
во вздохах отлетит душа,
растает сердце в слезном ливне.

Ужели жизнью назову

существование такое,
когда вся жизнь моя — сосуд,
налитый до краев тоскою?

Но отчего, твердя, что боль

моя ужасна, я ни слова
не говорю тебе о том,
о чем душа кричать готова?

Уходишь ты... и в горе я

сама с собою лицемерю:
коль правда это — я мертва,
коль я живу — я не поверю!

Ужель настал он, этот день,

что смерть принес моей надежде:
не светит свет твоих очей,
а солнце светит, как и прежде!

Ужель мой жребий так жесток

и столь сурово наказанье,
что мне нельзя утишить скорбь,
ей обещав с тобой свиданье?

Ужель, скажи, не видеть мне

любимых черт? Ужель в разлуке
с твоим дыханьем жить? Ужель
меня твои забыли руки?

Сокровище моей души,

венец несбыточных желаний,
зачем, похитив душу, ты
оставил боль воспоминаний?

В противоречье роковом

меня томит коварный случай:
для жизни — все во мне мертво,
для смерти — слишком скорбь живуча.

Влачить в отчаянии дни

судьба меня приговорила:
я без надежд не в силах жить
и умереть от мук не в силах.

О мой любимый, подскажи,

как быть тому, кто так страдает?
Как в сердце мне твоем ожить,
мне, той, чье сердце погибает?

Ты вспомни о моей любви...

Ужель забвенья безнадежность,
все поглотив, не сохранит
тебе подаренную нежность?

Ты вспомни, что любовь моя

ни перед чем не отступила:
была ей кара не страшна,
опасности ей были милы...

К моей любви любовь свою

прибавить можешь по желанью...
Ужели две любви — одну
любовь спасти не в состоянье?

Ты вспомни, как ты мне клялся́

в любви и верности когда-то:
пусть то, в чем поклялись уста,
хранят твои поступки свято.

Прости, коль я, любимый мой,

тебя обидела напрасно:
но скорбь лишь потому и скорбь,
что над собой она не властна.

Прощай! Мне горе давит грудь,

я исповедь свою кончаю:
не ведая, что говорю,
написанного не читаю.