Десятое декабря

– Вот почему мы здесь собираем деньги для «КрэкуНет» и их антинаркотических клоунов! – кричала блондинка. – Таких, например, как мистер СкорПом, который во время урока рисует такую штуку, которая начинается как трубка для курения кокаина, а заканчивается как гроб. И я считаю, это очень верно!

Ларри Донфри из компании по продаже недвижимости «Ларри Донфри» стоял поблизости в плавках. Донфри был хороший парень. Хороший, но не без изъяна. Не слишком умный. Всегда загорелый. Был ли Донфри привлекателен? Симпатичен? Кто-нибудь счел бы Донфри симпатичнее его, Ала Рустена? Откуда ему знать? Нравились ли ему мужчины? Можно ли было его назвать экспертом по мужской красоте?

Нет, ни теперь и никогда прежде мужчины ему не нравились.

Да, в выпускном классе школы был период, когда его несколько беспокоило, что ему вроде бы нравятся парни, и он постоянно проигрывал в соревнованиях по борьбе, потому что вместо того чтобы концентрироваться на захватах, он всегда мысленно оценивал, болит у него в штанах от того, что у него слабый торчок, или от того, что конец вылез из ширинки; а один раз он почти не сомневался, что у него слабый торчок, поскольку его лицо было прижато к напряженным мышцам Тома Рида, которые пахли кокосовыми орехами, но после занятий, поразмыслив об этом в лесу, он понял, что иногда у него случался слабый торчок, когда у него на коленях, греясь в солнечных лучах, сидел кот; это доказывало, что у него не было никаких сексуальных чувств к Тому Риду, потому что он наверняка знал, что не испытывал никаких сексуальных чувств к коту, поскольку даже и не слышал никогда, чтобы где-то говорилось о такой возможности. И с того дня каждый раз, когда он ловил себя на том, что размышляет, нравятся ли ему парни, всегда вспоминал, как тогда, после очистительного осознания, что парни привлекают его не больше, чем коты, восторженно шел по лесу, сшибая шляпки грибов и испытывая громадное облегчение.

Зазвучала музыка, состоящая из ряда громких, глухих ударов под обрывочные женские стоны, и что-то, похожее на скрип двери, и Ларри Донфри поспешил вниз по мосткам навстречу неожиданным аплодисментам и выкрикам.

Какого дьявола, подумал Рустен. Вопли? Аплодисменты? А ему будут аплодисменты? Вопли? Он сомневался. Кто станет вопить и аплодировать лысому пузану, вырядившемуся в костюм гондольера? Будь он женщиной, он бы аплодировал и вопил при виде Донфри, парня с компактной задницей и загорелыми руками с мощными мышцами.

Блондинка, маршируя на месте, показала на Рустена пальцем.

Боже мой боже мой.

Рустен настороженно вышел из-за бумажного экрана. Никто не завопил. Он пошел вниз по мосткам. Никаких аплодисментов. Зал производил звуки, которые производит зал, когда пытается сдержать смех. Он попытался сексуально улыбнуться, но во рту у него была Сахара. Вероятно, он обнажил свои желтые зубы и то место, где десна просела.

Замерший в резком свете прожектора, он казался таким безумным, старым, одиноким и в то же время сохранившим остатки самонадеянности, что в зале воцарилось крайне неловкое молчание, неловкость, которая, не будь сбор благотворительным, могла привести к оскорбительным репликам или швырянию какими-нибудь предметами, но в данной ситуации вызвала что-то вроде жалостливого «мать моя» от ближайшей стойки шведского стола.

Рустен оживился и с облегчением в полруки махнул в направлении «мать моя», и неловкость этого его жеста – то, как он против воли выдал собственный ужас, – поспособствовала тому, что толпа прониклась к нему сочувствием, хотя за секунду до этого готова была над ним издеваться. Кто-то еще издал жалостливый «ох», и Рустен улыбнулся широкой ошеломленной улыбкой, которая вызвала волну великодушных аплодисментов.

Рустен не слышал во всем этом милосердия. Какой суперский уровень криков и аплодисментов. Он должен поклониться. Он поклонится. Он поклонился. Уровень криков и аплодисментов вырос, и теперь, на его слух, стал равен по громкости тому, что получил Донфри. Плюс Донфри был практически голый. А технически это означало, что он победил Донфри, поскольку Донфри потребовалось раздеться, чтобы добиться такого же результата, что есть у него, Ала Рустена.

Ха-ха, бедняга Донфри! Бегает в трусиках и майке, а все без толку.

Блондинка надела на голову Рустена сачок, и он присоединился к Донфри в картонной тюрьме.

Теперь, когда он умыл Донфри, на Рустена нахлынула волна любви к нему. Старый добрый Донфри. Он и Донфри были двумя братскими столпами местного бизнес-сообщества. Он не очень хорошо знал Донфри. Так, восхищался им издалека. Как-то раз весь клан Донфри зашел в магазин Рустена «Блеск былого». Жена у Донфри была красивая: хорошие ноги, стройная спина, длинные волосы. Смотришь на нее и глаз не можешь оторвать. Детишки у Донфри тоже выглядели классно, два эльфоподобных андрогина, вежливо спорили о чем-то может, об истории Верховного суда?