Через четверть часа милицейский «Жигуль» мчал их на улицу Камала, к зданию Республиканской спецсвязи. Прокурор Казани Сайфихан Нафиев еще был там. Пока ехали, по радиотелефону связались с городской автоинспекцией и узнали, кому принадлежат «Жигули» с номером, указанным Кочерыжкиным. Машина принадлежала некоему Ковалеву Дмитрию, проживающему на Измайловской улице.
Нафиев внимательно выслушал оперуполномоченного и Амирова. Затем вытащил из кармана записную книжку и, открыв на нужной странице, протянул ее лейтенанту:
— Этот номер «Жигулей»?
Лейтенант не поверил своим глазам, вытащил зачем-то носовой платок, затем сунул его обратно в карман. В записной книжке прокурора был тот самый номер машины, который принадлежал Ковалеву.
— Этот тип подъезжал сюда, — пояснил Нафиев. — Он показался мне подозрительным. Вот я, на всякий случай, и записал номер его машины. Но потом этот Ковалев исчез вместе со своими «Жигулями». Виновных в его побеге мы отыщем. Назначили служебное расследование.
— Выходит все-таки, Сайфихан Хабибуллович, мы впустую потратили время, — обескураженно проговорил лейтенант Раисов.
— Что вы, ребятки, вы добыли важные сведения. Теперь с уверенностью можно посылать наряд милиции за Ковалевым. Одним словом, молодцы.
Затем Амиров вкратце доложил своему начальству основные перипетии сегодняшнего вечера.
— Значит, у Ковалева есть родственники в Костроме? — задумчиво переспросил Нафиев своего заместителя. Надо узнать их адреса. На всякий случай. Вдруг этот Ковалев бросится в бега и из Татарстана…
Засада, которую организовали на квартире Ковалева, просидела двое суток, но хозяин квартиры словно канул в воду. Ни машины, ни самого Ковалева не обнаружили и в гараже. Побывали и на садовом участке, принадлежавшем родителям подозреваемого. Не появился он и на работе. Родители тоже ничего не знали о нем.
— А может, его прикончили сообщники, чтобы замести следы? — выразил предположение Амиров. — За тем, что происходит вокруг здания узла спецсвязи, мог наблюдать еще кто-то. И поскольку машина Ковалева вызвала подозрение у следствия (ее осматривали у места происшествия), то, видимо, они решили, что их подельник засветился…
Телефонный звонок прервал диалог Нафиева и его зама. То был дежурный по городу:
— Товарищ прокурор! В Казанке обнаружили «Жигули», шестерку. А на берегу — закопанные в песке отрубленные руки, принадлежащие мужчине лет 25–30. Кисть левой руки прострелена: обнаружили одно пулевое отверстие.
— Узнайте у родителей Ковалева: не левша ли их сын? И срочно мне перезвоните.
Вскоре из милиции города поступило сообщение: подозреваемый Ковалев, двадцати пяти лет от роду, — левша!
Глава III
Кого схватят отрубленные руки
Безнравственный человек насколько умен, настолько коварен и опасен.
Родители Ковалева, подозреваемого в соучастии массового убийства в Республиканском узле спецсвязи, на вопрос о местонахождении сына заявили: не знаем. Их допрос не прояснил и о родственниках в Костроме. Обыск в доме подозреваемого на Измайловской улице породил некоторые надежды: обнаружили фотографию, на которой были изображены Ковалев с неким Маратом Гирзавовым, осужденным в свое время за убийство. Двое этих мужчин красовались на фоне гигантского памятника Ленину в центральном парке Костромы. Огромный гранитный постамент был воздвигнут для памятника императору Николаю II к 300–летию (1913 г.) дома Романовых. Но большевики взгромоздили на светловатый постамент черную массивную фигуру идейного диктатора, вылитого из бетона. Указующий перст его был направлен куда-то на Восток, в сторону Казани. Глядя на эту фотографию, на этот памятник, прокурор Сайфихан Нафиев погрузился в раздумье.
Самый долговечный памятник государственному деятелю не тот, что ставят ему при жизни, будь он даже золотой (как некогда поставил себе в древней Греции правитель Деметрий, или как греки соорудили проститутке Фрине в Дельфах золотую статую на очень высокой колонне), и не тот памятник, что сооружают соратники-современники после его смерти «по горячим следам», а тот, который воздвигают государственному деятелю грядущие поколения.
Памятники при жизни — привилегия диктаторов и самодержцев. Но поскольку они возводятся во славу лишь положения верховенства, освященного диким самомнением и болезнью «исторической вечности», а не за благодеяния своему народу, то памятники, как тени, исчезают с лица земли вместе с правителями.
Памятники, которые воздвигаются государственным деятелям тотчас после их смерти на волне эмоций, благодарности соратников за свое выдвижение, возвышение или в силу утвердившихся традиций в обществе, — с исторической точки зрения, несколько долговечны, чем первые. Лишь времени, как могучему светилу, по силам высветить из тьмы веков подлинное величие свершений государственного деятеля, поэтому и памятники, воздвигаемые им грядущими поколениями, — вечны.