– Да, да, – подтвердил Меркурьев, – так оно и было. Ты за предсказания сколько дерешь? По восемь тыщ?
Возле Муриной двери они поцеловались, и он понял, как соскучился по ней за день, когда они ни на минуту не оставались одни!.. Он прижимал ее к себе, и в голове у него потихоньку шумело, как будто там начинался прибой: шу-уф, шу-уф!..
Мура все время закрывала глаза, а ему хотелось, чтобы она непременно на него посмотрела, но попросить ее он никак не мог.
– У тебя правда была жена? – спросила Мура, когда им понадобилась пауза, чтобы немного унять дыхание.
Меркурьев некоторое время соображал, о чем она спрашивает, потом понял и кивнул.
– А дети?
– Детей не было, – сказал он нетерпеливо, – и до сих пор нет.
И снова поцеловал. Ее губы казались ему немного солеными.
Потом ему стало невмоготу, и непонятно было, зачем они целуются посреди коридора, когда есть дверь, которую можно за собой закрыть и не открывать долго!.. Можно несколько дней не открывать.
Он всем телом прижал Муру к косяку – она была тоненькая, легкая, будто бестелесная, но в то же время осязаемая, живая. Он гладил ее по голове, трогал кончики светлых волос. Ладоням было немного щекотно, и от этого ощущения – щекотки, которая распространялась во все стороны, – он все быстрее дышал.
Потом Мура неожиданно исчезла, пропала, словно растворилась в воздухе. Меркурьев замычал и попробовал вернуть ее, но она уже скрылась за дверью.
– Спокойно ночи, – сказала она оттуда.
– Мура!
– До завтра.
И дверь закрылась.
– Так нечестно! – крикнул он в закрытую дверь, послушал: оттуда не доносилось ни звука, и пошел к себе. Кажется, он это ей уже говорил сегодня.
Мура, думал он непрерывно, Мура. Как хороша Мура!..
Он повалился на кровать, потом встал и распахнул балкон – ему было жарко. Тотчас в комнату вошли негромкий и ровный шум дождя и отдаленные вздохи моря.
Василий Васильевич лежал и думал о Муре и о том, как у них все будет.
Утро было совсем темным, как бывает в конце ноября, – не поймешь, то ли рассвет, то ли закат, одним словом – безвременье.
Меркурьев, которому снилась Мура и как у них все будет, с трудом заставил себя встать – все тело ломило, будто после тяжелой работы, – нацепил спортивную форму и кроссовки и поплелся бегать.
Все же решение стать атлетом и добежать пляжем до лестницы, взять ее штурмом и вернуться по шоссе мимо поселка было принято, и он не намерен был отступать!..
В доме было тихо, все спали.
Меркурьев немного послушал у Муриной двери, мечтая, чтобы она неожиданно распахнулась и Мура упала в его объятия, но дверь была закрыта, за ней тишина, и Мура не падала.
Он сбежал по лестнице, открыл дверь на террасу, затянул «молнию» ветровки и побежал вниз к променаду.
Ночью выпал снег – первый в этом году, – и на пляже Меркурьев притормозил немного. Он никогда не видел снег на пляже!..
Его было мало, он волнами лежал на песке, на досках «променада» и на узких листьях камышей, заставляя их нагибаться и клониться к земле. Меркурьев подбежал и потрогал снег.
На пальцах он мгновенно растаял, будто и не было его, и ровные круглые дырки остались на коричневых досках там, где Меркурьев потрогал снег.
– Впереди зима, – сам себе сказал Василий Васильевич и пришел в восторг.
Как хорошо, когда впереди зима!.. Когда есть время подумать, помолчать наедине с собой, полежать на диване с книжкой про Ходжу Насреддина и не нужно суетиться, придумывая, как с толком использовать каждую минуту вожделенного лета!
В Бухаре Меркурьев поначалу радовался тому, что все время тепло, потом стойко переносил жару, потом замучился делать и то и другое – радоваться и переносить. Теперь он просто терпел, зная, что за апрельской жарой придет майская жарища, а потом три месяца как на раскаленной сковороде – ни спрятаться, ни укрыться, ни перевести дыхание. Он выходил из самолета, и ему казалось, что он попал в раскаленную струю воздуха, которую гонят двигатели, и стремился поскорее из нее выйти, и не сразу соображал, что выйти не удастся, потому что нет раскаленной струи!.. Есть среднеазиатское лето. В нем придется жить, мечтая о холодном море, шуме дождя за решеткой балкона, ледяном ветре – об осени, которой ему так не хватало!
В юности он ждал лета, как ждали все – каникул, длинных дней, радостного, разрешенного, легального безделья!.. Родители и их друзья все пытались подгадать отпуска к моменту, когда «будет погода», и это удавалось нечасто.
«Будет погода» – это означало, будет жара. Можно ходить в сарафанах и сандалиях, на даче собирать крыжовник, ставить в холодильник бидончик с квасом. Кваса почему-то всегда не хватало, и маленький Вася страдал, не понимая, почему нельзя выпить ведро!..
В июне всегда было холодно и дождливо, все переживали и спрашивали друг у друга, будет ли лето, и вспоминали годы, когда в это время уже можно было купаться и по вечерам сидеть в одной футболке. В июле начиналась жара, и нужно было непременно успеть в отпуск, не потеряв ни одного теплого дня!.. Отец бился за июльские путевки как лев – всем хотелось ехать в санаторий именно в июле!..