Детектив и политика 1990 №5(9)

Итак, после небольшой осады и всякой прочести они отплыли обратно в Бристоу, где их всех арестовали за все их пробелки. А Джек Хокинс оказался тридцатидвухлетним карликом, а Широкому Джону Сливеру пришлось платить за новую дровяную ногу, потому что на Осипе она сгорела во время бегства от огня. А Стэн Ган оказался молодым человеком в расцвете военно-морских сил, а верный кот Том вернулся в Ньюкасл…

СОБАКА-СИЛАЧ

Однажды в далекой стране, далеко за морями, в многих милях отовсюду, высоко на холмах, как пролает ворона, жили были 39 человек в многих милях отовсюду, на маленьком острове, в далекой стране.

Когда приходило время уборки урожая, люди устраивали большой праздник с танцами и всем прочим. Обязанностью (а я должен добавить, и большим удовольствием) Перри (так как Перри был лордом-мэром*** города) было обеспечивать новое и захватущее (а так оно обычно и бывало), увлекательное и сногсшиобаятельное представление (иногда для этого использовался карлик). А в этом году Перри превзошел самого себя, раздобыв собаку-силача, выступающую на ринге! Но кто бы стал состязаться в силе с таким удавительным зверем? Я бы не полез первым.

ФРЭНК, НА КОТОРОМ НЕ БЫЛО МУХ

В то утро на Фрэнке не было мух, в конце концов почему бы и нет? Он был достаточный гражданин с женой и ребенком, разве не так? Это было типичное для Фрэнка утро, и с умерением, не поддающимся описанию, он впрыгнул по ступенькам в барную комнату. К своему величавому ужину, он обнаружил, что был на двенадцать дюймов выше-толще! Он не мог поверить в это, и кровь прилипла к голове, отчего он очень сильно покрыснел.

— Я не могу поверить в этот невероятный истинный факт о моем теле, которое не набирало жира с тех пор, как моя мать произвела меня на светильник. Да, хоть надо мной и висит тень смердельной беды, я не буду чувствовать себя в порядке. Что за жуткая дурнота выизвела у меня это жирцебьение?

Снова Фрэнк посмотрел на ужасную картону, которая застилала ему глаза тяжестью ужина. "На двенадцать дюймов тяжелее, бомже! Но я не толще, чем мой брат Джоффери, чей отец Алек происходит от Кеннета — через Лесли, который произвел на свет Артура, сына Эрика, мимо дома Рональда и Апреля — владельцев "Джеймса Нью-Касльского", который содержит "Мадлен", дом 2/1 рядом с "Серебряным Цветком" (дом 10/2), чуть пройдя Как-бишь-его по 4 шиллинга 3 пенни за фунт?"'

Он спутешествовал вниз, распитый и уничтоженный, с тяжелым грусом на плетях. Даже потрепанное лицо его жены не могло вызвать улыбку на голове бедного Фрэнка, на котором, как вы знаете, не было мух. Его жена, некогда корова красоты, смотрела на него странным, но дородным взглядом.

— Что еще с тобой, Фрэнк? — спросила она, посапывая свою сливу. — У тебя убитый, если не сказать ненормальный вид, — добавила она.

— Ничего, если не счесть, что я стал на двенадцать дюймов выше-толще, чем в те же часы вчера и то же время. И разве я не самый несчастный человек? Умучаю тебя не говоз-дить со мной, а то я могу нанизать тебе смертелесные увлечья. Пусть эта проблема пучает меня одного.

— Бомже, Фрэнк! Ты прямо бьешь меня на повальс этими жестошными словами, разве я виновата в твоем тяжелейном Бремене?

Фрэнк грустно посмотрел на жену, забыв на мгновение причуду своего несчастья. Двигаясь медленно, но немедленно, по направлению к ней, он схватился за голову и несколькими резкими удавами милосердно пригвоздил ее замертво к полу.

— Она не должна видеть меня таким, пробарометр он. — Таким жирным и в день ее тридцатидвухлетия.

В это утро Фрэнку пришлось есть завтрак самому, как, впрочем, и в последующие утра.

Две (или это было три?) недели спустя, Фрэнк проснулся и снова обнаружил, что на нем по-прежнему не было мух.

"На этом парне-Фрэнке нет мух", — подумал он. Но, к его удивлению, множество мух оказалось на его жене, которая все еще лежала на кухонном полу.

— Я не могу отведать хлеба и всего прочего, когда она лежит тут рядом, — подумал он вслух, записывая то, что говорил. — Я должен отнести ее в родной дом, где ее с радостью воспримут.

Он сложил ее в небольшой мешок (так как она была всего четыре фута три дюйма ростом) и направился к ее законному дому. Фрэнк постучал в дверь дома матери своей жены. Она открыла дверь.

— Я принес Мариан домой, миссис Сазерскилл (он никогда не мог называть ее мамой), — он открыл мешок и положил Мариан на ступеньках перед дверью.

— Мне не нужны все эти мухи в моем доме, — закрычала миссис Сазерскилл (которая была помешана на чистоте в своем доме), захлопывая дверь.

— Она могла бы по крайней мере предложить мне чашечку чая, — подумал Фрэнк, взваливая проблему обратно на свои плети.

АРАМИНТА ДИТЧ

Араминта Дитч смиялась всегда. Она смиялась то над одним, то на другим. Она всегда смиялась. Миногие люди смотрели на нее и говорили: "Почему эта Араминта Дитч постоянно смиется?" Они никак не могли понятиять, почему это она вообще постоянно смиялась: "Надеюсь, она смиется вовсе не надо мной, говорили некоторые лютики. — Я конечно надеюсь, что Араминта Дитч смеет не надо мной".