Детектив и политика 1990 №5(9)

Лектор, женщина из когорты железных партиек, в очках а-ля-нарком Луначарский, перескакивала с Совещания коммунистических и рабочих партий 1969 года на Совещание коммунистических и рабочих же партий 60-го. Георгия раздражало, что не может ухватить разницы, он кусал губы и видел: Татьяну — брать лихим скоком или не дергаться. И то, скоком — дело нехитрое, но бабушка еще надвое сказала: общага, да темная родословная, да и язык… ("Простите, а вы какой язык изучаете?" — с ходу спросила как-то на первом году барышня с курсов машинисток МИДа во время легкомысленного танго. "Корейский", — со стесненным сердцем ответил Георгий. "Ах, коре-ейский, — барышня прекратила танец. Потом встрепенулась: "А, простите, южнокорейский или северно?" "Ммэ-э…" "Понятно, — сказала барышня, — я что-то устала"), так вот язык этот — не в дугу, плюс без прописки, да мама с украинским акцентом — несильный капитал для любовного удара. Отчим, хоть и болван, на мелководье безупречен: "Кто ее ужинает, тот ее и танцует". Прав.

В институте для родословной хватало одного предыдущего колена, но и такого колена не завелось, грустил Георгий. Имеется, правда, сомнительная щиколотка, седьмая вода на киселе — заместитель министра, и того видел два раза в жизни проездом. Запомнил только запах гуталина — почему гуталина? Оно, конечно, все знали, что есть замминистра — в институте знают такие вещи, но толку — как от козла молока. Совершенно зам не проявлялся в его московском быте: общежитие! Дамы просили телефонов, вот ведь вдруг и Татьяна спросит… Георгий сладко замер… Эх, пол царства за телефон, какая глупость: такой институт — и нет телефона!

А у него нету, мэн, — говорил друг-Оприченко самой красивой, опережая замысловатый ответ Георгия ("Временно отключен, проводят прямой служебный". — "A-а, понятно". Служебный — всем понятно), — он у нас в общежитии проживает, можно на вахту леттер, да, Гога? — и гнусно улыбался, живодер.

Георгий уже знал, что Татьяна любит трубочки с орехом за 28 и эклеры за 22, если крем шоколадный. Эклеры ела так: скусывала для начала верхушку пирожного, где помадка, потом выедала из оставшейся гондолы крем, а затем уже быстро добивала и гондолу. Девушки никогда не ели так в институте. Они там вообще старались не насыщаться, чтобы не снизить идеал в глазах мужчин. А если и клевали сладости то ерзали челюстями тихонько вбок-вбок, а не вверх-вниз, как бы следовало, так что жалость к ним в эти минуты перевешивала восхищенье небесностью. Георгий мечтал изловчиться как-нибудь подойти к хило жующей девушке и крикнуть в ухо:

Я не буду смотреть, слышь? Только съешь ты его как следует!

6

— Побединская — это какой-то атас! — сказал Сашулька в конце сентября после занятий. Вдвоем направлялись в картинную галерею на Крымской набережной, где варили кофе на песке.

— Ты откуда ее знаешь, Платоныч? — Сашулька забежал вперед.

— Хм.

— Ну, ты мужик! — восхитился Сашулька. — Познакомь.

— Кроссовки, — сказал Георгий.

— Платоныч, н-ну ты… я ж говорил — маман болеет.

Сашулька был собиратель. Он коллекционировал фотографии голых женщин, то же и карты, однажды занес было в коллекцию "Купальщиц" Сислея, но спохватился; собирал обертки от жевательной резинки и обклеивал туалет, где они жестоко коробились от русской сырости. Любил твердые пачки от сигарет, не брезговал и мягкими.

— Утром кроссовки — вечером Татьяна, вечером кроссовки — утром Татьяна, — сказал Георгий.

Денек стоял туманный, весь — в неясных бликах и конопушках. Конопушки облепили и лицо Георгия — крупные родовые пятнышки, какие нередки на малороссийских лицах.

В кофейне царил художественный полумрак.

— Хериков — скотина, — сказал Сашулька. Он любил внезапные начала. — Говорят, точно на Маринку прицелился. Думаешь, ему охота в эту долбаную Корею? Уже внаглую пялится, идиот.

Марина была блондинка с глазами распутными до какой- то даже святости. Папа Никулин вынырнул неожиданно из серой мышки деканата в секретари парткома и получил в руки печать с надписью по кругу "КПСС для характеристик".

На Марину сразу позарился друг-Оприченко, арабист-придурок, но она внезапно вышла замуж за Лебедева, похожего на ректора Уткина, и друг-Оприченко, обидевшись, рассказывал так уголком рта:

— Мэн, она с ним жила-то две недели, а потом говорит ему: ты, говорит, есть сексуально неполноценное существо с комплексом маркиза де Сада. А я, говорит, предпочитаю мужчину пусть и с тем же комплексом, даже желательно, говорит, с тем же, но с противоположными физическими особенностями. Вумэн!

— Что ж, Маринка — хороший кусок, — задумчиво сказал Георгий, — партком при всех обстоятельствах жизни не лишний.

7