Детектив и политика 1990 №6

Единственный в своем роде "Справочник по ГУЛАГу" составлен Жаком Росси, отбывшим два десятка лет в лагерях. Он вернулся во Францию и в 1987 году издал свой "Справочник". Там говорится: "Придурком называется заключенный, устроившийся на канцелярской или другой не физической и не тяжелой работе". В законе 1930 года было сказано: "Лица, осужденные за контрреволюционные преступления, не могут занимать в лагере никаких административно-хозяйственных должностей". Когда пошел девятый вал в лагеря, этот закон неукоснительно соблюдался. И все "контрики" отправлялись на общие работы, где весьма быстро погибали. Лагеря 1937–1938 годов были, как правило, лагерями уничтожения.

Но, по умным расчетам палаческих дел мастеров, лагеря должны быть не просто гильотиной, но гильотиной на хозрасчете. Заключенные обязаны работать. А следовательно — выполнять план. Тот самый "план", который был универсальным экономическим и политическим законом. Устьвымлаг — лесной лагерь. Очень большой. В нем находилось двадцать четыре лагерных пункта плюс множество "подкомандировок", они были раскиданы на несколько сотен километров в густой тайге и поставляли стране миллионы кубометров леса. То есть немного больше, нежели самый большой леспромхоз. И для работы в нем требовалось огромное количество специалистов: врачи, инженеры, экономисты, бухгалтеры, фельдшеры, автомеханики, железнодорожники, люди самых разных специальностей.

Я уже в другом месте рассказывал, как под давлением неумолимого, не знающего никаких отговорок "плана" самые усердные, ненавидящие "контриков" вертухайские начальники вынуждены были нарушить закон от 1930 года и ставить на работы, требующие специальных знаний, "пятьдесят восьмую". Ибо среди "социально близких", среди воров-убийц, насильников и хулиганов не оказывалось врачей, инженеров, экономистов… В том, что многим заключенным удавалось избежать тяжелых убийственных работ и отсиживаться в теплом цехе, конструкторском бюро, конторе или санчасти, нет и не может быть ничего аморального и предосудительного. Каждый заключенный, которого гнали в лес, завидовал "придуркам" и мечтал таким быть. "Придурком" был и сам Солженицын в своей знаменитой "шарашке", "придурками" были любые, имевшие хоть какую-нибудь нужную лагерю специальность. Иван Денисович умел класть стены из кирпича, и его не гоняли в лес. А у нас на лагпункте был молодой аспирант из Московского университета, о котором даже в те времена университетские профессора не боялись писать в лагерь начальнику письма с просьбами сберечь этого человека, потому что он — гениальный математик и обогатит отечественную и мировую науку. Наш начальник поставил его на раскорчевку трассы, да еще на месте, где был сосновый лес (ах, как же трудно корчевать руками именно сосновые пни!). Он подъезжал к гениальному математику и спрашивал: "Ну, какие корни легче извлекать?!" Они ведь любят шутить, начальники. Математик умер через месяц-второй. И действительно, кому нужен в лесоповальном лагере какой-нибудь Лобачевский или Гаусс?

Тогдашний лесоповал — без мотопил, трелевочных тракторов, автопогрузчиков — был убийственным. Недаром в лагерях лесоповал называли "сухим расстрелом" или же "лесным расстрелом". Чаще всего погибали не чахлые интеллигенты, которые что-то умели, а мужики — здоровые, привыкшие к тяжелому физическому груду крестьяне. Все они становились жертвою "большой пайки". А "большая пайка" действительно была большой! Утром нормальный заключенный получал 400 граммов хлеба и миску затирухи — кипятка, в котором была размешана ржаная мука; придя с работы, на которой он не только выполнил, но и перевыполнил норму, лесоруб получал 600 граммов хлеба, миску затирухи, еще 200 граммов хлеба вместо второго блюда и еще 200 граммов хлеба — как "премиальное блюдо" за перевыполнение нормы. Следовательно, "большая пайка" составляла почти полтора килограмма хлеба. Пусть сырого, плохо пропеченного, но настоящего хлеба! Для крестьянина, годами жившего впроголодь, такое количество хлеба, даже без приварка, казалось колоссальным! На этом и прожить можно!