Детектив и политика 1991 №4(14)

По-видимому, мысль о пересоле и недосоле — не личное открытие майора Севостьянова, а ходячее выражение в стенах Комитета государственной безопасности после прихода к руководству Юрия Владимировича Андропова. Более того, вероятно, эта мысль казалась ему и его сотрудникам достаточно объективной и справедливой, ибо содержала признание прошлых недостатков в карательной деятельности ведомства, из-за которых, собственно, и пришлось несколько отступить, ослабить позиции. Иначе говоря, пересол при Сталине повлек за собой недосол при Хрущеве. И то и другое — крайности, и необходимо вернуть тайной полиции прежнее значение и прежний престиж в государстве, не допуская, однако, перегибов в сторону бессмысленного террора, который рикошетом задевает обычно и сотрудников органов. "А знаете, сколько наших товарищей погибло во время сталинских чисток?" — аргумент агентов КГБ в ответ на упоминание о его прежней истребительской функции, когда эта организация существовала под другими аббревиатурами: ЧК (Чрезвычайная комиссия) — ГПУ (Государственное политическое управление) — НКВД (Народный комиссариат внутренних дел) — НКГБ (Народный комиссариат государственной безопасности) — МГБ (Министерство государственной безопасности) — и, наконец, КГБ. Столь частое изменение названия продиктовано, в частности, постоянным открещиванием репрессивного ведомства от собственной деятельности и попыткой, если можно так выразиться, каждый раз начать жизнь сначала.

Это организация, в которой советские вожди жизненно нуждались и которой одновременно смертельно боялись, так что у них наблюдалось нечто вроде синдрома КГБ. При Сталине она обладала абсолютной властью. Когда Отто Куусинен, покровитель Андропова, фиктивный премьер-министр так и не завоеванной СССР в "зимнюю войну" 1939/40 года Финляндии, пришел к Сталину хлопотать за арестованного сына, великий вождь, вынув изо рта погасшую трубку, сказал:

— Ужасно, но что я могу с ними поделать? Они уже половину моих родственников пересажали, и я бессилен их спасти.

А уже к андроповской эре в КГБ относится московский анекдот о том, как на заседании Политбюро премьер Косыгин шепчет генсеку Брежневу: "Будь осторожен с Андроповым — говорят, он стукач". Анекдот не только остроумный, но и провидческий. Как мы увидим дальше, опасения Косыгина оказались вполне оправданными, хотя Брежнев и не внял предостережению. Либо внял, но было уже поздно…

Назначение Андропова в КГБ означало, что нужда в этом ведомстве пересилила в кремлевских вождях страх, что ввиду обширности исполняемых функций — включая тотальную слежку за советскими гражданами, в том числе и за обитателями Кремля, охрану границ, шпионаж за границей и даже контроль над армией — оно может в конце концов опять превратиться в государство в государстве, как уже не раз с ним случалось. Правда, попытки Берии и Шелепина противопоставить тайную полицию партийному аппарату были вовремя пресечены — по-видимому, Брежнев и его коллеги надеялись и на этот раз в случае необходимости принять экстренные меры против нового главы КГБ. Однако, как показало время, они не учли множества привходящих обстоятельств — прежде всего, что Андропов извлечет урок из неудачного опыта предшественников. Назначение в КГБ было и в самом деле его счастливым билетом в кремлевской лотерее и одновременно — несчастным для тех, кто надеялся этим назначением положить конец политическим колебаниям первых послехрущевских лет. Воспользовавшись знаменитой формулой Карла Маркса, можно сказать, что Брежнев и его коллеги сами вырастили своего могильщика.

В отличие от всех предшественников на посту шефа тайной полиции Андропов обладал даже чувством юмора, несколько, правда, зловещим для тех, на кого он был обращен. Одной из первых жертв этого юмора пал представитель английской торговой фирмы, подданный Ее Величества королевы Великобритании Микола Шарыгин-Бодуляк, украинец по происхождению. Его арестовали в Москве по подозрению в шпионаже. Однако на первом же допросе следователь КГБ цинично заявил:

— Обвинение — ерунда. Подпишите обязательство поработать для родины, и милости просим — обратно в гостиницу.

Около полугода продолжались уговоры, перемежаемые угрозами отдать под суд по обвинению в измене родине, хотя родиной Миколы была Англия, куда его вывезли еще ребенком. Однажды следователь предупредил, что с ним будет говорить председатель Комитета государственной безопасности. Арестованного повели по этажам и переходам. В огромном кабинете ему был задан один только вопрос:

— Ну как, еще не передумали? Все еще отказываетесь поработать для родины?

— Моя родина — Великобритания, — тихо ответил Микола.

— Ну что ж, тогда судить! — сказал Андропов невысокому мужчине, который стоял рядом. — Уведите.

— Но он действительно английский гражданин, — тихо возразил помощник.

И когда Миколу уже выводили из кабинета, до него донесся ответ Андропова, произнесенный достаточно громко, чтобы его услышали:

— Я надеюсь, английская королева не объявит нам войну из-за Шарыгина…