Детектив и политика 1991 №4(14)

Демографический парадокс последней на земле империи заключается в том, что она создавалась как русская империя, а по составу в итоге получилась империя многонациональная, где русские оттеснены на задний план количественно, хотя и выдвинуты с помощью органов насилия на передний план политически. Поэтому не только окраинные восстания против империи носят ярко выраженный национальный характер (неоднократные польские и украинские, венгерское, чехословацкое, сейчас афганское), но и восстания, захватывающие более близкие к центру районы страны, окрашены национально. Например, крестьянские войны Стеньки Разина при царе Алексее Михайловиче в XVII веке и Емельяна Пугачева при Екатерине Великой в следующем столетии были по преимуществу восстаниями нацменов (мари, чувашей, мордвы, татар) против русского засилья. Некоторые русские публицисты высказываются даже в том смысле, что, не приобрети Екатерина Великая в конце XVIII столетия Польшу, а с ней вместе и евреев, можно было бы даже избежать революции 1917 года. Ближайший вывод, который из этого делает Солженицын — об импортном характере революции: на том основании, что среди ее творцов русских было меньше, чем евреев, поляков, грузин, латышей и прочих малых народностей, вместе взятых. Но какой же тут импорт, если евреи, поляки, грузины и латыши были гражданами той же самой империи, как и русские, хотя получали от нее меньше, чем русские, то есть не были с ними уравнены ни в правах, ни в бесправии, что и понуждало их выступать против политически не своей империи, увлекая за собой недовольные слои русского населения. Поэтому примитивное представление, будто русские империю защищают, а нацмены разрушают, не так уж далеко от реальности, что не исключает, конечно, и активного участия русских в ее разрушении (самый яркий пример — Ленин), а нерусских — в защите и восстановлении (Сталин, под державной диктатурой которого русская революция повернула вспять, сметя с пути собственную первоначальную модель). Но в целом у русских есть имперский иммунитет против революционной заразы, и любой бунт подвластных наций они в массе воспринимают прежде всего как антирусский, что, кстати, абсолютно верно.

Поэтому для поддержания порядка среди русского населения империи достаточно обычной милиции (за незначительными исключениями типа крошечной группы московских диссидентов, с которыми Андропов оперативно справился к концу 70-х годов), в то время как для усмирения венгров в 1956 году или чехословаков в 1968-м понадобилось привести в действие весь мощный аппарат органов государственной безопасности совместно с армией. А это значит, что, работая секретарем партии по социалистическим странам, главным образом по тем, которые составляют оборонительный пояс советской империи, Андропов уже выполнял часть, причем наиболее ответственную часть, функций, которые достались ему, когда он стал председателем Комитета государственной безопасности. Назначение на этот пост — естественное и логическое продолжение предыдущей деятельности, и кремлевские вожди, направив его в КГБ, учли не только личные качества секретаря ЦК, но и выполняемые им прежде обязанности. Так новое назначение Андропова, подобно предыдущим, оказалось не переводом на совершенно новую работу, а расширением прежних функций и полномочий. Усмирительные, жандармские функции, которые Андропов выполнял по отношению к восточноевропейским народам, он должен был теперь на новом посту выполнять по отношению ко всем другим народам Союза Советских Социалистических Республик, включая русский, но прежде всего нерусским. Между прочим, ту же неумолимую логику легко обнаружить и в назначении, спустя еще 15 лет, председателя Комитета государственной безопасности руководителем Советского Союза. К концу 70-х годов он фактически уже стал им, превратив опальный при Хрущеве орган в такой же всесильный, как при Сталине, хотя и без сталинского размаха, террора. Самоназначение главного жандарма главой государства окончательно обнажило полицейскую структуру Советского Союза. Поэтому перевод Андропова в тайную полицию в 1967 году, а точнее, годом раньше, был его счастливым билетом, который выпал ему, однако, не по случайности, а по заслугам.

Есть определенная символика во встрече, какую провел в Кремле новый глава КГБ 21 июня 1967 года — в день, когда закончился двухдневный Пленум ЦК, избравший Андропова кандидатом в члены Политбюро. Это была встреча с двадцатью представителями татар Крыма — народа, который целиком был насильственно выслан Сталиным в Среднюю Азию якобы за сотрудничество во время войны с немцами. Почти половина изгнанных, главным образом женщины и дети, погибли по пути в ссылку. Многие из татарских делегатов вели запись встречи, в том числе Айше Сейтмуратова, с которой один из авторов этой книги провел подробное интервью.