Детектив и политика 1991 №4(14)

Однажды в воскресенье вечером я сидел за столом с надзирателем и судебным исполнителем Юртелем. Вино (купленное за мой счет) изрядно развеселило сих господ. "Знаешь ли, парень, — сказал мне Юртель, — лет семь назад я бы ни за что не пустил тебя сюда. Окно-то без решетки, черт возьми! Нет, нет, я бы остерегся". "Что вы, дядюшка Юртель, — возразил я. — Надобно быть легким, как пробка, чтобы отважиться нырнуть с такой высоты! Да и река в этом месте очень глубока". "Он прав", — заметил надзиратель, и на этом разговор закончился. Но я уже решился. Вскоре пришли еще гости, надзиратель предложил сыграть в карты, и когда он особенно увлекся, я прыгнул вниз, в реку.

Услышав шум, вызванный моим падением, вся компания всполошилась; Витю вопил во все горло, призывая стражу и тюремщиков бежать за мной. К счастью, в сумерках трудно было что-нибудь различить. А моя шляпа, которую я нарочно швырнул на берег, убедила преследователей, что я сразу же выбрался из реки. Я же тем временем плыл и плыл себе по направлению к "Водным воротам", под которыми с трудом проскочил, так как совсем закоченел и выбился из сил. Только за городом я рискнул выйти из реки.

Мне предстояло добраться в Дьюзан, к вдове моего друга-капитана, к которой нарочный должен был доставить из Дуэ приготовленный для меня офицерский мундир. Переодевшись, я отправился в Эрсин, где несколько дней скрывался у одного из своих родственников. Однако полиция напала на мой след и собиралась сделать облаву.

Я понимал, что лишь в Париже смогу найти надежное убежище. Но попасть туда можно было только через Аррас, где меня непременно узнали бы. Как быть? Я решил поехать в тележке своего кузена, имевшего отличную лошадь и знавшего проселочные дороги как свои пять пальцев. Он поклялся своей репутацией лучшего возчика, что сумеет проехать, минуя заставы моего родного города. В остальном я полагался на свой маскарад. Потому я не особенно испугался, когда увидел близ моста восемь жандармских лошадей, привязанных к воротам постоялого двора. Конечно, я предпочел бы не попадаться на глаза жандармам, но, раз уж так случилось, надо было пойти навстречу опасности, — чтобы избежать её. "Ну, братец, — сказал я кузену, — вперед! Нас спасет только нахальство. Слезай-ка поживее, иди в харчевню и прикажи, чтоб тебе что-нибудь подали". Он тотчас же спрыгнул и зашагал к постоялому двору развязной походкой рубахи-парня, которому нечего опасаться косых взглядов полиции. "Кого везешь? — спросил его кто-то из жандармов, — уж не своего ли родственничка Видока?" "Вот именно, — ответил он, смеясь, — пойдите посмотрите". Один из жандармов действительно подошел к тележке, но скорее просто из любопытства, чем из подозрительности. Увидев мой офицерский мундир, он почтительно взял под козырек. Немного погодя он сел на коня и вместе со своими товарищами ускакал. "Счастливого пути! — крикнул им вслед мой кузен. — Коли поймаете Видока, не забудьте написать". "Не беспокойся, — ответил сержант. — Мы знаем, где он прячется, и завтра в это время он уже будет за решеткой!"

Мы спокойно продолжали свой путь, но мне пришла в голову тревожная мысль: военная форма может возбудить подозрения, которые будут иметь для меня самые печальные последствия. В самом деле, из-за войны с Пруссией внутри страны почти не осталось офицеров… Кроме раненых! Я решил подвязать руку и в случае чего говорить, что ранен под Йеной. Я готов был расписать эту баталию во всех подробностях — ведь я не только читал сводки, но слышал рассказы многочисленных очевидцев, подлинных или мнимых. В общем, я был достаточно подкован, чтобы говорить о Йенском сражении со знанием дела, и мог любому пустить пыль в глаза. Такой случай представился на постоялом дворе в Бомоне, где нам пришлось остановиться, чтобы дать передышку измученной лошади, и я прекрасно справился со своей ролью. Я уже приступил к рассказу, когда увидел сержанта жандармерии, который подошел к драгунскому офицеру и потребовал предъявить документы. Тогда я сам подошел к нему и поинтересовался, в чем дело. "Я хотел посмотреть его подорожную, — ответил он. — Теперь, когда все воюют, Франция не место для офицера, годного к оружию". "Вы совершенно правы, камрад!" — воскликнул я и поспешил пригласить его отобедать со мной, прежде чем ему пришло в голову проверить мои бумаги. Во время обеда он проникся ко мне таким доверием, что просил, когда я буду в Париже, похлопотать о его переводе в другой город. Конечно, я обещал оказать ему протекцию и вообще сделать все, что угодно. Как известно, мы не скупимся на то, что не можем дать…