Детектив и политика. Выпуск №2(6) (1990)

"А что же пришельцы?" — допытывался я потом у Вениаминыча. Вениаминыч в ответ молчал. Боюсь, что так никто и не воссоздаст в деталях, что произошло на втором этаже посольской резиденции в тот роковой день. По некоторым высказываниям Сидорова можно было сделать вывод, что??мические гости ставили какие-то совершенно невыполнимый с точки зрения морально-этических принципов Вениаминыча условия. Но что якобы в ходе долгих дискуссий и споров удалось достичь консенсуса, и соглашение в конце концов было подписано. Что это было за соглашение, Сидорин сказать не успел, так как сразу же после этих слов заснул как убитый и не просыпался целые сутки. И потом ничего не помнил, конечно.

Как бы то ни было, именно в тот момент, когда в посольском клубе открылась чрезвычайная партконференция, произошли некоторые события, о которых участники важного митинга узнали намного позже.

Гул, исходящий от резиденции, внезапно прекратился. Авиадиспетчер, обезумевший от напряжения предыдущего дня, был разбужен дежурным по аэропорту, срочно потребовавшим его выхода на башню: на взлетную полосу один за другим выруливали летательные аппараты самых различных конструкций и взмывали в воздух, расходясь по неизвестным направлениям. Владелец гостиницы "Шератон" лихорадочно подсчитывал деньги, неизвестно как оказавшиеся в oгромном количестве во всех ящиках его конторки. Ури Гел-пар потом рассказывал, что впервые в жизни почувствовал, как неведомая сила заставляет его — его! — вылезти из постели в такое раннее время, одеться и рвануть в аэропорт самому, без сопровождающих. Ничего не понимавший Боб Денар, говорят, даже пытался отстреливаться, но и это ему но помогло: знаменитый наемник был отправлен назад на Гавайские острова, где и пришлось ему продолжить так странно прерванный отпуск.

Командир советского эсминца, вставший на рейде в день злополучного путешествия Виктора на лодке со смертоносным грузом, ничего не объясняя помощникам, дал команду сниматься с якоря и поворачивать назад, к родным берегам.

Эскадра наших боевых кораблей, приближавшаяся к Острову по решению трех площадей, внезапно тоже замедлила ход и, сделав плавный поворот, поплыла в обратном направлении, чем, кстати, немало изумила американских наблюдателей, внимательно следивших за ее продвижением.

Между прочим, то же самое произошло и с авианосцем "Айова", капитан которого, надо отдать ему должное, некоторое время сопротивлялся неведомо откуда пришедшему приказу повернуть назад.

Но самое удивительное, что посланная Вениаминычу грозная телеграмма с напоминанием о необходимости готовиться к отъезду так и не дошла до адресата и на следующее утро вновь легла на стол ничего не понимающего начальни-

Рядом с ней оказалось уже переведенное на прекрасный русский язык послание президента Острова, главнокомандующего всеми военно-морскими и сухопутными силами маршала Марселя Пепе с благодарностью советскому правительству за такого выдающегося посла чичеринской школы, каким является Вениаминыч, и настоятельным требованием задержать его еще на неопределенный срок (который должен быть согласован по дипломатическим каналам) в целях дальнейшего укрепления дружбы и сотрудничества между двумя государствами, а также мира во всем мире.

* * *

На чрезвычайной конференции люди рвались на трибуну. "Просмотрели мы тут, товарищи… Теперь-то мы… Как же это мы раньше…" — говорили решительно все: и красавица Зоя, предавшая своего благодетеля, и зловредная бухгалтерша Клавдия Васильевна, и отрекшийся Василиск Иванович. Выступил даже дядя Том, напомнив об оскорблении, выразившемся в несанкционированном удалении ритуальных шрамов с его щек, и потребовав исключения Сидорова из партии, а Вениаминычу — строгача с занесением.

Бурное было собрание. Каждый гневно клеймил старые порядки, выводил на чистую воду всех остальных, требовал очищения, покаяния, больше гласности, больше демократии и больше жалованья. К концу конференции не осталось ни одного неоплеванного. Но как раз это-то и сплотило коллектив еще сильнее. Он снова был един, уже на новой ступени своего развития. Тиран повергнут. Свобода! Да здравствует свобода, друзья!

Как только Василиск Иванович, выступавший теперь исключительно с крайне левых позиций, выкрикнул эти слова, немедленно покрытые бурей аплодисментов, открылась дверь и вошел небритый, помятый, осунувшийся Николай Вениаминович с белым флагом в правой руке. Левой он тащил за собой упиравшегося атташе Сидорова.

— Все кончено, я сдаюсь… — прошептал он и обессиленный упал на руки подскочившей Зои.

Настроение толпы мгновенно переменилось. Василиск Иванович первым простил, крикнув: "Качать Вениаминыча!" — и сразу нашлись добровольцы, подскочившие к телу посла, и стали подбрасывать его в воздух. Смена настроения была столь стремительной, что дядя Том, привыкший в своей туземной жизни к некоторой стабильности взглядов, был совершенно ошарашен. Впрочем его состояния никто и не заметил. Все были охвачены покаянием Вениаминыча.

— Отощал-то как! — сочувствовали сердобольные женщины. — Бедненький!