Детектив и политика. Выпуск №2(6) (1990)

Рационалист, добившись большего количества подписей, совершил бы некоторое насилие над внутренней свободой людей, недостаточно подготовленных для этого шага. Таким образом, не успев выступить против насилия, он уже сам совершил бы насилие в организации сопротивления насилию.

— Да ведь так мы никогда не сдвинемся с места! — может воскликнуть нетерпеливый рационалист.

— И сто, и тысячи лет простоим на месте, — можно ответить такому рационалисту, — но не сдвинемся с места через насилие над волей человека.

Россия уже однажды пошла более коротким, как казалось рационалистам, путем и оказалась в общественном отношении отброшенной на сотню лет назад.

Демократия, гласность, свобода суждений и критики — все это нужно стране как воздух, но еще важнее, кто и каким путем будет добиваться этого.

Человек рожден, чтобы самоосуществиться в человечности. И борьба за демократию приобретает смысл, только став живой частью его внутреннего самоосуществления. Одинокое, но алмазной твердости "нет!" генерала Григоренко на самом деле стоит сотни честных, но не дозревших до чувства самоосуществления подписей. И как только тряхнут таких людей, они отрекутся от своих подписей, и это отречение деспотия выставит напоказ как доказательство своей правоты.

Прежде чем исправлять общество, нам надо неустанно исправлять самих себя, и это уже само по себе станет частью исправления общества. А исправлять есть что. Даже в лучшей части нашей интеллигенции еще не слишком развито уважение к истине.

Остаться верным истине вопреки личным симпатиям — немалое достоинство человека. Непререкаемое уважение к истине, кстати, и дает возможность вести самые свободные споры, проверять самые фантастические модели, иначе никакой спор не будет плодотворным, все запутается, и каждый в споре будет искать маленьких союзничков и будет пользоваться любым способом, чтобы опорочить противника.

Когда-то Блок об этом хорошо сказал:

Свои словечки и привычки
Над всем чужим всегда кавычки.

В русском обществе, в силу определенных исторических причин, всегда было заметно превышающее общечеловеческие нормы неуважение к истине. По-видимому, отсутствие вольностей гражданских уравновешивалось вольничанием духовным. Рабская неподвижность общества порождала тоску по движению, а тоска по движению давала преимущества динамическим идеям.

Идеи Пестеля в сердцах современников всегда побеждали идеи Пушкина, идеи Чернышевского всегда побеждали идеи Достоевского, идеи народовольцев всегда побеждали идеи Толстого, и, наконец, самая солидная динамическая идея, идея марксизма, победила все прочие идеи, а внутри марксизма наиболее динамическая ее часть — идеи Ленина — победила идеи Плеханова.

И уже не только в сердцах современников, и даже не столько в сердцах, сколько в жизни.

Зло всегда наглядно, и не только в России, но в России оно всегда было особенно наглядно, и потому побеждал тот, кто предлагал наиболее быструю и крутую расправу над злом.

Все побеждавшие идеи были рационалистическими, все они видели смысл человеческой жизни в быстрейшем прохождении от точки А к точке Б, и все они в той или иной степени пренебрегали общечеловеческой моралью в силу заключенной в них логики, и в результате все они порождали зло большее, чем то, с которым они боролись.

Рационалисты слева и рационалисты справа, являясь между собой непримиримыми идейными врагами, независимо друг от друга выработали одни и те же нравственные нормы, один и тот же нравственный тип, одни и те же лозунги.

Нравственно все, что служит делу пролетариата, — конечная формула бессовестности наших марксистов.

Нравственно все, что служит великой Германии, — конечная формула бессовестности национал-социалистов.

Чем динамичней социальная идея, тем быстрее она повелевает человеку сбрасывать нравственные одежды. Скорость движения гасит нравственность. Это заметно даже в обычной жизни. Когда мы куда-то спешим, мы склонны не останавливаться, чтобы дать человеку прикурить, мы склонны пренебрегать правилами уличного движения, мы склонны вообще не замечать всего, что не служит нашему быстрейшему продвижению к цели.

Точно так же динамическая идея, предлагая человеку бессовестность, кивает на цель: не для себя прошу (потом: приказываю), а для дела, для быстрейшего прохождения от проклятой точки А до прекрасной точки Б.

Убедительность всякой рационалистической идеологии в том, что она каждый раз отталкивается от наглядно ощутимого конкретного зла: да, да, царизм прогнил; да, да, империалистическая война ужасна. Нас избавят от этого зла и приведут в общество, где этого никогда не будет.

Привлекательность рационалистической идеологии не только в том, что она обещает социальный рай, но главным образом в том, что она достаточно отчетливо обозначает границы зла и всегда эти границы зла проходят за пределами нашей личности. Это тончайшая лесть дьявола нашему эгоизму. Я так и догадывался, думает человек, виноват не я, а общественные условия, или империалисты, или — особенно — противная эта мелкая буржуазия.