Детектив и политика. Выпуск №2(6) (1990)

Встаю и пересаживаюсь в кресло. Они сразу хватаются за стопку книг, лежащих слева от подушки (я отобрала их, чтобы лишний раз не вставать с постели). Подбор, что и говорить, разнообразный: "Война и мир" Л. Толстого, двухтомник Эдмона Ростана, "Алиса в Стране чудес" Льюиса Кэрролла, 17-й номер "Континента" и "Светлое будущее" А. Зиновьева. Последние две книги, естественно, переходят к следовательнице, а над книгой Льюиса Кэрролла, новинкой, недавно изданной в серии "Литературные памятники", "любезный" задерживается. Нет, не по служебной обязанности, из библиофильского интереса. Перелистывает, закатывает глаза, прищелкивает языком:

— Прекрасная книжка!

— Да? — невинно спрашиваю я. — Правда, жаль, что ее нельзя включить в опись?

Проглатывает — и снова начинает заниматься своим делом. Они поднимают подушки, перетряхивают одеяло. Находят мою сумочку и знакомятся с ее содержимым. Как будто никакой крамолы больше нет? Впрочем… "Любезный" перелистывает мою телефонную книжечку и задумывается… Да, задача у него нелегкая: в моей телефонной книжке сам черт ногу сломит — я и то в ней с трудом разбираюсь…

Спрашиваю, намеревается ли он забрать книжечку? Да, намеревается. Пожимаю плечами: забирайте, хотя вы в ней все равно ничего не поймете…

— А вы нам не расшифруете? — искательно заглядывает мне в глаза "любезный".

(Дурак — хоть и Кэрроллом интересуется!)

— Нет, не расшифрую. Но вы берите, не сомневайтесь! Что с того, что она вам не пригодится? Зато меня вы лишите телефонов поликлиники, аптеки, "Скорой помощи", близких людей… Что ж вы? Берите, не стесняйтесь!

Он в затруднении. Что выгоднее: наказать меня, отобрав книжку, или проявить "гуманизм" — тем более дешевый, что от противоположной акции толку явно не будет. Решает в пользу "гуманизма": телефонную книжечку мне оставляет (у всех моих коллег на обысках такие книжки отбирали).

— Под диваном есть ящик? — спрашивает "толстомордый".

Ящика нет: я сплю на обычном пружинном матрасе, к которому приделаны ножки. Но я отвечаю:

— Нагнитесь и посмотрите.

Посмотрел. Нет ящика. Приставил к книжной полке стул, влез, заглянул наверх: ничего, кроме пыли.

…Притащили мешки, веревки, сургуч. Запаковывают добычу. Получается четыре мешка.

…Время уже около шести. "Толстомордый" звонит куда-то по начальству и жизнерадостно кричит в трубку:

— Кончаем… Да, порядочно… На полгода хватит читать!

Тут еще "подарочек” от Мальвы Ланды… Да, присылайте машину…

Все уже засургучено, зашито. Следовательница подносит мне протокол. Читаю. Но нельзя ни понять, ни проверить, что они записали, а что нет. Папки, в которых много различных с разными названиями материалов, записаны так: "начиная со слов…", "кончая словами…" — а что там посредине, на трехстах — четырехстах страницах, бог весть. Можно вложить туда и вынуть оттуда что угодно. Уже потом я обнаружила исчезновение ряда личных писем, не занесенных в протокол. Изъятое из рюкзака Ланды записано так: "Восемь целлофановых мешков с различными печатными и рукописными материалами, фотографиями, книгами…" Что теперь можно запихать в эти мешки? Как я узнала впоследствии, в рюкзаке находился также подарок — иконка-сувенир, в опись вообще не попавшая. Может быть, кто-нибудь из моих непрошеных гостей питает слабость не только к редким книгам, но и к миниатюрным иконам?

А это что такое? "28. Грифельная доска". В жизни не видала грифельной доски иначе, как в кино. Это, оказывается, дощечка, с которой мгновенно стирается запись. Ну ладно. А вот запись-шедевр; "68. В комнате также обнаружено и изъято 34 папки (тридцать четыре!) с различными рукописными и печатными текстами…" Какими текстами? Секрет следствия… Тридцать четыре папки и ни одного названия. Что же изъято? И как теперь требовать возвращения непоименованных материалов?

Сразу обращаю внимание на то, что в протоколе нет даже упоминания о тех двух, кто фактически проводил обыск. Фамилия следователя есть, фамилии понятых[16] с именами-отчествами и даже адресами есть (один живет на улице Уссурийской, другая привезена аж из подмосковного городка Железнодорожный). А вот "любезного" и "толстомордого" нет. Испарились.

Я поднимаю глаза на следовательницу.

— Почему в протоколе нет фамилий и должностей вот этих двух граждан, производивших обыск?

— Я проводила обыск, — вызывающим тоном говорит Корнакова. — Я имею право брать себе помощников…

— Прекрасно, — говорю я. — Берите себе хоть десять помощников. Но и я имею право знать, кто рылся в моих бумагах и моем белье, кто унес мои книги, архивы, машинку…

— Я, — повторяет Корнакова.

— Не клевещите на себя. Вы всего только технический секретарь вот этих двоих…

Бесполезно. Дочитываю протокол. Вижу, что на последней странице остается место всего для двух-трех строчек. Требую добавить лист. Пишу. Первый экземпляр протокола забирает Корнакова, второй, еле поддающийся прочтению (нарочно они, что ли, употребляют такую бледную копирку?), вручается мне.

Ну а теперь-то уж наконец все?