Детектив и политика. Выпуск №2(6) (1990)

Правда, при новой, перестроечной власти этих родственников он уже не вспоминал, обходил стороной, зато вслух заговорил о глубоко запрятанных, со стороны супруги своей, Эльвиры Яковлевны, прежде презираемых им как классово чуждых и по всем статьям бесполезных. Были у Эльвиры Яковлевны в роду всякие вредители-инженеры, продавцы религиозного опиума и даже один враг народа по линии ее дяди, который благополучно вышел после "десятки" в лагерях, был реабилитирован и теперь на законном основании вовсю ругал Николая Вениаминыча, хотя и непонятно за что.

Этими родственниками и козырял теперь Вениаминыч. Чуть заходил разговор о преступлениях прошлого, он сразу выдавал про репрессированного дядю, вспоминал приходского священника во втором колене и так далее. Он и мне пожаловался — мол, маленькую пенсию установили пострадавшим при Сталине. Понадеялись на депутатов, а они, видать, только о себе думают.

Он так наловчился, что за годы перестройки прослыл вольнодумцем, либералом, врагом всякой косности и консерватизма и пользовался популярностью у министерской молодежи.

Особенно хорош Вениаминыч был на партийных собраниях. "Кем мы были раньше? — гневно вопрошал он и спрятанным глазом обводил замерших коммунистов. — Ра-бами! Да, рабами! А теперь? Мы стали свободны!" И под аплодисменты садился, смахивая невольную слезу. "Ну, дает Вениаминыч, — удивлялись сослуживцы. — Вот что перестройка с людьми делает!"

Начальство прощало Вениаминычу. Оно само было вынуждено кричать о свободе на других собраниях и даже производственных совещаниях — это уже стало своеобразным ритуалом. "Кем мы были раньше?" — этот клич раздавался на разных этажах самых разных ведомств. И вскоре можно было ожидать уже песен и стихов с этим риторическим вопросом. И действительно, межведомственный поэт Герман Кравалин, член Союза писателей и автор многих поэтических книг, в разные времена прославлявших разные гениальные решения властей, теперь выпустил сборник под смелым названием "Мы — свободные люди", причем Вениаминыч напросился к нему на прием и ушел с автографом, который всем показывал как доказательство своей давней дружбы с автором.

Так он укреплял слухи о своих связях, идущих высоко наверх, о поразительной способности открывать самые потаенные двери. Никто конкретно ничего не знал, но отношения с ним старались поддерживать хорошие.

Правда, время от времени появлялись и другие слухи, которые выглядели несколько странно. Например говорили, что в одной из своих командировок он якобы разводил овец и все дипломаты, включая советника, поочередно служили чабанами. И что в докладных по этому поводу Вениаминыч доказывал, что тем самым посольство вносит свой скромный вклад в реализацию Продовольственной программы, начертанной партией. Более того, утверждали, что посол — в это уж совсем нельзя было поверить — выделил из отары одного ягненка, которого назвал Васей в честь героя гражданской войны за его веселый и буйный нрав. А после того как озверевшие от пастушечьей жизни дипломаты сговорились и прирезали Васю, бунтовщиков отправили домой с такими характеристиками, что их не брали даже дворниками. Действительно, ходили по министерству какие-то мрачные типы, доказывая свою невиновность и пытаясь очернить Вениаминыча, но эта история выглядела уж слишком неправдоподобной, а типы эти вскоре куда-то сгинули.

Много еще подобного рассказывали про Вениаминыча. Про его многочисленных родственников, которые служили то в одном, то в другом посольстве, а потом выбирались на теплые руководящие позиции; про то, что когда-то он будто бы дал кому-то взятку или, наоборот, получил взятку — в общем, всякую чепуху, которой серьезные люди предпочитали не верить.

Я в общем-то тоже не верил, но все же не удержался, спросил Вениаминыча про ягненка.

— Вася-то? — быстро среагировал тот. — Было дело. Шустрый такой, ласковый… Убийцы! — помрачнел он. — Убийцы и лгуны!

Я что-то промямлил в том смысле, что, дескать, зря дипломатов заставлять чабанами…

— А на что они еще годятся? — удивился Вениаминыч. — Да ты что? Не осуждаешь ли меня часом?!

Он вдруг захохотал, хлопая себя по ляжкам:

— Вот умора! Да все же так делают! Да ты что, сам не видел, что ли? У меня был приятель в соседней стране, — успокоившись, продолжал Вениаминыч, — тоже живность разводил, правда, козочек. И ничего, пасли как миленькие. И соцсоревнование устроили. По надоям. И многие, должен сказать, выиграли, как в плане здоровья, так и в плане финансов. А ты Федора Кузьмича знал? — спросил он.

Я не знал.

— Замечательный в своем роде был человек. Дисциплина у него была железная. Личный прием — только через секретаря. Если возникла необходимость пообщаться — шлет записочку, а там — одни буквы!

— Это как? — не понял я.