Детектив и политика. Выпуск №2(6) (1990)

Как только бывший полковник ЦРУ, а ныне личный шофер и телохранитель Сидорова, подрулил к зданию посольства, сотрудники буквально облепили машину. Многие просили автограф. Женщины умоляли о благословении. Сидоров не ломался и с широкой улыбкой кинозвезды расписывался в блокнотах, возлагал ладони на склоненные головы замиравших от счастья жен дипломатов.

Вслед за "ягуаром” в посольский двор на страшной скорости въехали машины иностранных корреспондентов, вооруженных фото- и видеокамерами, микрофонами, блокнотами. Один из них вел репортаж прямо в эфир для круглосуточной международной программы новостей, которую за огромные деньги покупали более 80 стран мира. "Мистер Николай Сидоров только что вышел из автомобиля и сейчас направится на партийное собрание. По имеющимся Сведениям, он выступит там в прениях по отчетному докладу секретаря парторганизации совпосольства относительно выполнения плана идеологической работы на текущий год. Только что он совершил свой знаменитый жест над головой одной из красивых русских женщин. Смотрите! (Камера крупным планом дает замершее лицо Зои.) Она мгновенно впала в транс! Она улыбается! Что-то говорит. Скорее перевод. Что? Внимание! (Губы Зои шевелятся, ясно слышны слова: "Созвездие Псов, созвездие Гончих Псов… Они уже здесь… Нужна помощь…") Она вступила в контакт! Новое откровение Великого Николая! Мы вынуждены закончить передачу, так как собрание уже начинается." У входа его поджидал Вениаминыч, гостеприимно распахнув объятия. Троекратно расцеловавшись под стрекот кинокамер и вспышки фотокоров, они вошли в зал, где участники собрания стоя приветствовали их аплодисментами.

Сидоров прижал руки к груди, как бы благодаря за встречу, и занял почетное место в президиуме. Собрание открыл Вениаминыч.

— Товарищи! На учете в нашей партийной организации состоит 20 человек. Двое больны или заняты по работе. Какие будут мнения?

— Начать собрание, — твердо заявил проинструктированный заранее водитель Пашка.

— Кто "за" прошу голосовать. Так… Кто "против”? Нет. Воздержались? Принимается единогласно.

Сидоров неожиданно попросил слова:

— Как-то по старинке у нас тут, товарищи. Не чую нового мышления. Коллектив у нас большой, а подсчитываем голоса, как в застойные времена. Нужно электронное табло установить, и пусть компьютер считает. А мы будем на кнопки нажимать. Мне кажется, так будет намного проще. Прошу этот вопрос поставить на голосование.

Вениаминыч обратился к собранию:

— Ну как, товарищи?

Товарищи загалдели одобрительно, и через минуту было решено идти в ногу со временем.

Сидоров обещал завтра же прислать специалистов, а Вениаминыч внутренне сжался, когда к нему подошел Василиск и шепотом попросил немедленно отменить решение:

— Так насуют же нам эти американцы вместе со своим таблом! Знаете, что с нами в Москве сделают?

В этот момент атташе Сидоров развел руки, широко открыл глаза и взглядом пригвоздил Василиска к месту. Так, с открытым ртом, на полуслове Василиск и замер, но мгновенно ожил… и собравшиеся в едином порыве вскочили с мест и одновременно выдохнули:

— У-у-у-х. х!!

Впервые за пять лет работы в посольстве (и, как оказалось, впервые за двадцать лет безупречной службы) Василиск Иванович Громов улыбнулся! Но как! Это была настоящая, обаятельнейшая улыбка, говорящая о доброте и искренности ее хозяина, о его щедрости, готовности делить с ближним радость и печаль.

— Боже! — вскрикнула Бабя Надя и упала в обморок. Когда ее откачали, Василиск все так же стоял на сцене у стопа президиума с тем же выражением счастья на лице. Сидоров повернулся к Вениаминычу. На упитанном лице посла юже появилась улыбка, вначале робко, как бы пробуя, удержится ли, затем все увереннее и, вот уже победно засветившись, озарила весь зал.

— Ох! — это уже Зоя, не в силах сдержать нахлынувшей любви, закатила глаза и поползла вниз. Ее вовремя подхватили.

— Хватит! Прекратите безобразие! — вдруг закричала Баба Надя.

Сидоров посмотрел и на нее.

— Спасибо! От всех нас спасибо! Да здравствует любовь! — засмеялась помолодевшая Баба Надя, вернее, Надежда Петровна, зааплодировала, не спуская восхищенных глаз с атташе.

Аплодисменты подхватили, и скоро весь зал, охваченный единым порывом, рванулся с мест, окружил сцену. "Да здравствует Сидоров, верный сын рабочего класса!" — крикнула очнувшаяся Зоя. "Ура!" — подхватили участники партийного форума. "Слава родному тезке!" — воскликнул Вениаминыч и, подойдя к дорогому гостю, обнял его и вновь троекратно облобызал, вызвав новую бурю оваций.

— Товарищи! — раздался голос Василиска. — Я хочу сделать важное заявление! Дайте мне слово!

Он поднялся на сцену.

— Товарищи! Друзья! В такой день я не могу больше молчать! Я глубоко виноват перед вами, мои любимые! Нет среди вас ни одного, на кого я не сочинил оперу. А про некоторых даже не раз. Все! — Василиск рванул галстук, лицо его налилось кровью, губы задрожали, а из глаз — о чудо! — полились настоящие слезы! — Больше не могу, товарищи! Заявляю перед всем миром: я, майор Василиск Иванович Громов, отказываюсь служить в бывшей своей конторе!