Захватив с собой гитару, я в условленное время отправился в дом Г. и приехал, как и в первый раз, когда Распутина еще не было.
Воспользовавшись его отсутствием, я спросил у М.Г., почему он так внезапно уехал от них вчера.
— Ему сообщили, что одно важное дело приняло нежелательный оборот, — ответила она и добавила: — Но теперь, слава богу, все улажено. Григорий Ефимович рассердился, накричал, а там испугались и послушались.
— Где там? — спросил я. М.Г. молчала и не хотела отвечать. Я стал настаивать.
— В Царском… — наконец проговорила она неохотно. — Больше я вам ничего не скажу, скоро сами услышите.
Позднее я узнал, что дело, столь тревожившее Распутина, касалось назначения Протопопова министром внутренних дел. Распутинская партия во что бы то ни стало желала провести это назначение, на которое государь не соглашался. И вот стоило только Распутину самому съездить в Царское и, как выразилась M.R, "рассердиться и накричать", — тотчас же все было исполнено согласно его воле.
— Разве и вы тоже принимаете участие в назначении министров? — спросил я М.Г.
Она смутилась и покраснела.
— Мы все по мере наших сил помогаем Григорию Ефимовичу, кто чем может. Ему одному все-таки трудно, он очень занят многими делами, и ему нужны помощники.
Наконец приехал Распутин. Он был весел и разговорчив.
— Ты прости меня, милый, за вчерашнее, — сказал он мне. — Ничего не поделаешь… Приходится худых людей наказывать: больно много их развелось за последнее время.
Затем, обращаясь к М.Г., он продолжал:
— Все сделал. Самому пришлось туда съездить… А как приехал, прямо на Аннушку[20]
и наткнулся, она все хнычет да хнычет, говорит: дело не выгорело; одна надежда на вас, Григорий Ефимович. Слава богу, что приехали! Иду и вижу, что сама[21] тоже сердится да надутая, а он[22] себе гуляет по комнате да насвистывает. Ну, как накричал маленько — приутихли… А уж как пригрозил, что уеду и вовсе их брошу, — тут сразу на все согласились… Да… Наговорили им, что то нехорошо, другое нехорошо… А что они сами-то понимают? Слушали бы больше меня: уж я знаю, что хороший он[23], да и в бога верует, а это самое главное.Распутин окинул всех самодовольным и самоуверенным взглядом, потом обратился к М.Г.:
— Ну, а теперь чайку попьем… Что же ты не угощаешь?
Мы прошли в столовую. М.Г. разлила, нам чай, придвинув Распутину сладости и печенья разных сортов.
— Вот, милая, добрая, — заметил он, — всегда-то она обо мне помнит, приготовит, что люблю… А ты принес с собой гитару? — спросил он меня.
— Да, гитара со мной.
— Ну, спой что-нибудь, а мы посидим да послушаем.
Мне стоило громадного усилия заставить себя петь перед Распутиным, но я все же взял гитару и спел несколько цыганских песен.
— Славно поешь, — одобрил он, — душа у тебя есть… Много души… А ну-ка, еще!
Я пропел еще несколько песен, грустных и веселых, причем Распутин все настаивал, чтобы я продолжал пение. Наконец я остановился.
— Вот вам нравится мое пение, — сказал я ему, — а если бы вы знали, как у меня на душе тяжело. Энергии у меня много, желания работать тоже, а работать не могу — очень быстро утомляюсь и становлюсь больным…
— Я тебя мигом выправлю. Вот поедешь со мной к цыганам — всю болезнь как рукой снимет.
— Бывал я у них, да что-то не помогло.
Распутин рассмеялся:
— Со мной, милый, другое дело к ним ехать… Со мной и веселье другое и все лучше будет… — и Распутин рассказал со всеми подробностями, как он проводит время у цыган, как поет и пляшет с ними.
М.Г. и ее мать были смущены и озадачены такой откровенностью "праведного старца".
— Вы не верьте, — говорили они, — это Григорий Ефимович все шутит и нарочно на себя наговаривает.
Распутин за эту попытку защитить его репутацию настолько рассердился, что даже стукнул кулаком по столу и прикрикнул на обеих.
Мать и дочь сразу притихли.
"Старец" опять обратился ко мне:
— Ну как? Поедешь со мной? Говорю, вылечу… Сам увидишь, вылечу, и благодарить станешь… Да, кстати, и ее захватим с собой, — сказал он, указывая на М.Г.
Она сильно покраснела, а мать ее сконфуженно начала увещевать Распутина:
— Григорий Ефимович, да что с вами? Зачем вы на себя клевещете? Да еще и дочку мою сюда припутали. Куда ей ехать?.. Она все богу с вами ходит молиться, а вы ее к цыганам зовете. Нехорошо так говорить.
— А ты что думаешь? — злобно посмотрев на нее, сказал Распутин. — Разве не знаешь, что со мною везде можно и греха в том никакого нет? Чего раскудахталась?
— А ты, милый, — заговорил он опять со мной, — не слушай ее, а делай, что я говорю, и все хорошо будет.
Предложение ехать к цыганам мне совсем не улыбалось, но прямо отказаться было нельзя, и я ответил Распутину на его приглашение уклончиво и неопределенно, ссылаясь на то, что нахожусь в Пажеском корпусе и не имею права ездить в увеселительные места.
Но Распутин настаивал на своем, уверяя, что он переоденет меня до неузнаваемости и все останется в секрете. Окончательного ответа он все же не добился: я лишь обещал позвонить ему вечером по телефону.
Распутин, видимо, чувствовал ко мне симпатию; на прощание он сказал: