Надо было какой-нибудь причиной объяснить выстрелы, и я решил пожертвовать одной из дворовых собак. План был простой: сказать, что гости, уезжая от меня, увидели на дворе собаку и один из них, будучи навеселе, застрелил ее.
Мой камердинер, взяв револьвер, пошел во внутренний двор, где была привязана собака, завел ее в сарай и застрелил. Труп ее мы протащили по двору по тому самому месту, где полз Распутин, для того чтобы затруднить анализ крови, а затем бросили его за снежный сугроб, где еще так недавно лежал убитый "старец". Чтобы сделать невозможными поиски полицейских собак, мы налили камфоры на кровяные пятна, видневшиеся на снегу.
Когда внешняя сторона сокрытия следов убийства была закончена, я призвал всех случайных свидетелей события и объяснил им смысл происшедшего. Они молча меня слушали, и по выражению их лиц видно было, что все решили непоколебимо хранить тайну.
Уже светало, когда я вышел из дому и отправился во дворец великого князя Александра Михайловича.
Все та же мысль, что сделан первый шаг для спасения России, наполняла меня бодростью и светлой верой в ее будущее.
Войдя в свою комнату во дворце, я застал в ней брата моей жены, князя Феодора Александровича, не спавшего всю ночь в ожидании моего возвращения.
— Слава богу, наконец ты… Ну что?
— Распутин убит, но я не могу сейчас ничего рассказывать, я слишком устал, — ответил я.
Предвидя назавтра целый ряд осложнений и неприятностей и сознавая, что мне необходимо набраться новых сил, я лег и заснул крепким сном.
Я проспал до десяти.
Едва я открыл глаза, как мне пришли сказать, что меня желает видеть полицеймейстер Казанской части генерал Григорьев по очень важному делу.
Ааскоро одевшись, я вышел в кабинет, где меня ожидал генерал Григорьев.
— Ваше посещение, вероятно, связано с выстрелами во дворе нашего дома? — спросил я.
— Да, я приехал, чтобы лично узнать все подробности дела. У вас не был в гостях вчера вечером Распутин?
— Распутин? Он у меня никогда не бывает, — ответил я.
— Дело в том, что выстрелы, услышанные в вашем дворе, связывают с исчезновением этого человека, и градоначальник мне приказал в кратчайший срок узнать, что произошло у вас этой ночью.
Соединение выстрелов на Мойке с исчезновением Распутина обещало большие осложнения. Прежде чем дать тот или иной ответ на поставленный мне вопрос, я должен был все взвесить, сообразить и внимательно обдумать каждое слово.
— Откуда у вас эти сведения? — спросил я.
Генерал Григорьев рассказал мне, как к нему рано утром явился пристав в сопровождении городового, дежурившего около нашего дома, и заявил, что ночью, в три часа, раздалось несколько выстрелов, после чего городовой прошел по своему району, но везде было тихо, безлюдно, и дежурные дворники спали у ворот. Вдруг его кто-то окликнул и сказал: "Иди скорей, тебя князь требует". Городовой пришел на зов. Его провели в кабинет. Там он увидел меня и еще какого-то господина, который подбежал к нему и спросил: "Ты меня знаешь?" "Никак нет", — отвечал городовой. "О Пуришкевиче слышал?" — "Так точно". — "Если ты любишь царя и Родину, поклянись, что никому не скажешь: Распутин убит". После этого городового отпустили и он вернулся сначала на свой пост, но потом испугался и решил о случившемся доложить по начальству.
Я слушал внимательно, стараясь выразить на своем лице полное удивление. Я был связан клятвенным обещанием с участниками заговора не выдавать нашей тайны, так как мы в то время все еще надеялись, что нам удастся скрыть следы убийства. Ввиду остроты политического момента Распутин должен был исчезнуть бесследно. Когда же генерал Григорьев кончил свой рассказ, я воскликнул:
— Это прямо невероятная история! И как глупо, что из-за этого городового, не понявшего того, что ему было сказано, может теперь выйти большая неприятность… Я вам сейчас подробно расскажу все, как было.
Ко мне вчера вечером приехали ужинать несколько друзей и знакомых. В числе их были: великий князь Димитрий Павлович, Пуришкевич, несколько офицеров. В этот вечер было выпито много вина и все были очень веселы.