– Черный кот, золотые рыбки, зеленые человечки! – с энтузиазмом подхватил Петрик. – А почему нет? Смотри, какая местность фантастическая! И, кстати, ночью я видел НЛО.
– Ночью ты и ведьм в шифоновых платьях видел, – напомнила я, – только это было во сне. А летающая тарелка как именно тебе явилась?
– Фрагментарно, – признался дружище. – Я заметил ее бортовые огни в щель между ставнями.
– Это мог быть самолет.
– Самолеты так не летают – по затейливой кривой.
– В твоей комнате такая широкая щель между ставнями, что в нее помещается траектория движения НЛО?
– Если прильнуть к ней глазом – вполне.
То есть все в доме льнули щеками к подушкам, а Петрик – глазами к щелям! Я вздохнула: что-то дарлинг наш никак не наиграется в робинзона на затерянном острове.
– О! Дуб! Тот самый! – громко обрадовался дружище.
– Я не уверена, что это дуб. – Я подошла поближе к могучему дереву с раскидистыми ветвями.
– Неважно! Какое-то лукоморское дерево. – Петрик, одной рукой придерживаясь за толстенный серый ствол, пошел в обход предполагаемого дуба, полностью скрылся за ним и уже оттуда, невидимый, громко ахнул.
– Что? Что там? – Я поспешила нагнать товарища, влипла в его закаменевшую спину, извинилась, не получила ответа, поглядела, куда он смотрит, – и тоже издала возглас изумления.
За дубом прятался замшелый бревенчатый дом.
– И впрямь избушка Бабы-яги?! – Я не поверила своим глазам.
– Деда-яги, – поправил меня Петрик и присел так поспешно, словно у него живот прихватило.
Я не успела заботливо справиться о его самочувствии – дружище и меня потянул вниз:
– Спрячься, Люся! Что-то мне подсказывает: незваным гостям тут не рады.
Я тоже опустилась на корточки и, опасливо выглядывая из подлеска, рассмотрела избушку.
Куриных ног у нее не было, но это меня не успокоило. Голые черепа неведомых зверей, водруженные на колья забора вперемежку с глиняными горшками и прозаическими стеклянными банками, намекали, что курьи ножки свободно могли быть сожраны. Вопрос – кем?
– Почему ты сказал, что это избушка Деда-яги, а не его однофамилицы-бабы? – шепотом поинтересовалась я у Петрика.
– Туда смотри! – Он указал мне направление подбородком. – Видишь, там стирка сушится? Рубаха и штаны. А Баба-яга носит юбку. Хоть у Васнецова на картинах посмотри, хоть у Билибина.
– У Билибина Баба-яга в ступе нарисована, – припомнила я. – По-моему, там не видно, какой у нее низ. Может, как раз штаны.
– Люся, серые?! Совсем без декора и с прожженными дырочками? – Петрик всплеснул руками, и мне пришлось несильно стукнуть его по шее, чтобы пригнулся и не высовывался. – Какая представительница прекрасного пола наденет такие убогие порты? Кроме того, внимание на рубаху: она отчетливо мужская.
– Откуда ты знаешь?
– Из истории русского костюма, Люся, откуда еще? Ты посмотри: это же косоворотка с воротником-стойкой, и она удлиненная – до середины бедра!
– И что?
– А то, что женская рубаха длинная – до пят!
– Ладно, убедил. – Спорить с дарлингом по поводу нарядов – дело гиблое. – Это костюмчик Деда-яги. А где же сам старичок?
– В ступе? – предположил Петрик и, как был на корточках, так и двинулся к забору.
Вперевалку, но довольно шустро.
Почти как русский народный танцор, идущий вприсядку.
Я на такие коленца неспособна. Пришлось встать и последовать за другом в полусогнутом виде – а-ля старушка, скрюченная ревматизмом.
«О, сойдешь за Бабу-ягу!» – своеобразно подбодрил меня внутренний голос.
Вслед за Петриком я подобралась к забору и пережила дежавю: вертикально поставленные бревна разделяли такие же щели, как и ставни в нашей хате. Дружище прильнул к одной такой древнерусской амбразуре, я – к другой, и с минуту мы молча обозревали дом и двор Деда-яги.
Картина показалась мне пугающей. Художник Билибин, нарисовавший Бабу-ягу в виде страшной ведьмы с крючковатым носом, пронизывающим взглядом и длинными когтистыми пальцами, оценил бы антураж.
Участок за забором густо зарос сорняками, на заднем дворе вообще стеной стоял чертополох в полтора человеческих роста! Старый бревенчатый дом глубоко ушел в землю. Рассохшиеся деревянные ставни на окнах перекосились и пропускали свет. Причем не снаружи – внутрь, а наоборот: пугающее синее сияние лилось изнутри!
– А пойдем домой, Петрик? – тщетно сдерживая дрожь в голосе, предложила я.
– Ага, сейчас! – ответил дружище.
Я подумала, что он со мной согласился, но нет – то был сарказм. Дарлинг вытащил из сумочки-кофра, повешенной через грудь, профессиональный фотоаппарат и принялся тыкать объективом в забор, пытаясь снимать сквозь щели.
Камера предательски защелкала, оповещая имеющих уши о ведущейся репортажной съемке.
Я беззвучно застонала.
«Сейчас я тебя, Ванька, зажарю и съем, – молвила Яга, – предсказал дальнейшее развитие событий мой внутренний голос. – Садись-ка во-о-он на ту большую лопату и в печь полезай».
Ваньки среди нас не было, но что-то мне подсказывало: Дед-яга удовлетворится и Петькой – на первое. А Люськой – на второе!
В самом деле, никто не любит папарацци, но если они хорошо прожаренные – это меняет дело…