Детектив в белом халате. У каждой болезни есть причина, но не каждому под силу ее найти

Местоимения. Это единственное, о чем я думаю, приветствуя в своем кабинете 25-летнюю Джесси. «Постарайся не испортить все, Макс», — крутится у меня в голове, поскольку для меня это опасная территория. После приглашения сесть она смотрит на меня, робко улыбаясь, и объясняет, что пришла для инъекции «Декапептила», который она достает из своей сумочки.

«Нет проблем», — отвечаю я, пытаясь вспомнить, что делает этот препарат. Наконец я вспоминаю: он блокирует выработку тестостерона и используется для лечения рака простаты, а также при трансгендерном переходе. Джесси он требуется по второй причине, и она первая пациентка в процессе трансгендерного перехода, которую я встретил за долгое время. Сейчас она полностью идентифицирует себя с женщиной, и мне нужно сделать все возможное, чтобы не перепутать личные и притяжательные местоимения. Она наблюдается в местной клинике гендерной идентичности, и гормональные препараты, которые ей там прописали (я как ее терапевт обязан ей их ввести), помогут усилить женские характеристики и подавить мужские. Со временем она сможет сделать хирургическую коррекцию пола, если захочет.

Я наблюдаю за ней, когда она потирает правой рукой татуировку на левой. Думаю, она прошла долгий путь, и я готов поспорить на свою ипотеку, что он был нелегким. Я поднимаюсь и бодро делаю ей инъекцию, параллельно интересуясь, как проходит переход. Ее плечи расслабляются. Она вся расслабляется. И я расслабляюсь тоже. Любая ожидаемая неловкость испаряется из кабинета, как это и должно быть. Джесси говорит, что ей было трудно, но она счастлива быть на пути к настоящей себе. Игла летит в ведро для острых предметов. Я улыбаюсь и говорю, что всегда готов помочь или просто выслушать. Она благодарит и выходит из кабинета подпрыгивающей походкой, словно инъекция подарила ей прилив энергии и радости. Конечно, она счастлива, что теперь на одну инъекцию и на один прием ближе к своей цели. Это только одна битва. Несомненно, ее ждет еще несколько.

Удачи, Джесси.

Пятница, 18 января

Он явно не понимает, как работает система записи в нашей клинике. Я стою, зажав телефон между ухом и плечом. Если учесть, что во время нашей последней встречи с мистером О’Кифом он был близок к инфаркту, я удивлен, что он до сих пор с нами. Я задерживаю дыхание и делаю еще одну попытку. «Что значит время неудобное?!» — раздаются из трубки злые слова, оскорбляющие мое ухо.

Вот придурок!

Во время нашей последней встречи с одним пациентом он был близок к инфаркту, и я удивился, увидев его вновь живым.

Пока он набирает в легкие воздух, чтобы начать второй раунд ругани, я пользуюсь возможностью и наношу ответный удар. Я объясняю, что это он выбрал гребаное время консультации (разумеется, ему слово «гребаное» я не говорю) и что другое время неудобно для меня, поскольку он наверняка понимает (я в этом сомневаюсь), что помимо него у меня есть и другие пациенты.

Он бросает трубку. Забавы ради я перезваниваю ему, чтобы сказать, что нас разъединили, хотя я прекрасно понимаю, что он намеренно положил трубку. К моему разочарованию, но не удивлению, мистер О’Киф не отвечает. Возможно, он прямо сейчас хватается за грудь.

Понедельник, 21 января

Нехорошо. Это единственное слово, которым я могу описать то, как выглядит Ник. Тринадцать лет, суперактивный, помешанный на регби, посвящающий тренировкам почти все дни — и все же сидящий передо мной со своей мамой и выглядящий НЕХОРОШО. Во-первых, он тощий. Это значит, что его тело не только не наращивает мышечную массу, но пожирает ее. Его фигура — это каркас из костей.

«Кто ты в команде?»

Интересно. Для фланкера с открытой стороны у него неподходящее телосложение, поэтому он либо играет за команду недоедающих лилипутов, либо с ним действительно что-то серьезно не так. Он постоянно чувствует усталость и спит, когда есть возможность. Тринадцатилетние регбисты обычно не испытывают такой же сонливости, как сорокалетние дальнобойщики с пивным животом, двадцатью выкуренными сигаретами за день и рецидивирующей подагрой.

Я постукиваю ручкой по столу и направляю ее на мальчика каждый раз, когда задаю вопрос. Ничего. Я ничего не понимаю. Он просто чувствует себя уставшим. Ему нехорошо, на этом все. Я смотрю на экран компьютера, поворачиваюсь к Нику, открываю рот, чтобы что-то сказать, но затем снова поворачиваюсь к компьютеру, потому что сказать мне нечего. Совершенно потерянный, я снова просматриваю медицинскую карту. Его мама явно обеспокоена моим непониманием того, что происходит с ее дорогим мальчиком. Я выпрямляю спину, делаю глубокий вдох и еще раз прохожусь по каждой физиологической системе: неврологической, респираторной, сердечно-сосудистой, желудочно-кишечной, урологи…

Стоп, стоп!

«Думаю, я писаю чаще, чем нужно».