Детектив в белом халате. У каждой болезни есть причина, но не каждому под силу ее найти

Я вздыхаю и говорю, что хочу измерить ей артериальное давление. Мы сидим в грустном молчании, пока я просматриваю ее медицинскую карту. Я киваю монитору компьютера, в очередной раз убедившись, что миссис Грэнтем получила всю помощь, которую мы можем предложить: услуги специалистов по психическому здоровью, организаций по поддержке одиноких людей, организаций по поддержке пожилых людей, медсестер, специализирующихся на психическом здоровье, хотя она ни разу не приходила к ним на консультацию, и очень агрессивного терапевта, который пытается сделать все возможное, чтобы разжечь в ней хоть что-то похожее на огонь. Кажется, что в ее жизни все так сыро, что развести огонь никак не получится.

Полная инерция.

Это трагично. Жизнь, ее жизнь, теперь превратилась в одно бесконечное самоуничтожение. Она встает, как только я снимаю с нее манжету тонометра (естественно, ее давление повышено, несмотря на три препарата для его нормализации, которые она принимает). Ошеломленный, я спрашиваю ее: «Куда вы?» Она снова садится и говорит, что не хочет впустую тратить мое время. Я закатываю глаза и отвечаю, что мне за это платят, поэтому ей не следует себя винить. Я сажусь в кресло и смотрю в ее хронически печальные глаза. Меня огорчает, что я не могу все исправить и помочь ей. В конце концов, каждый врач стремится помогать людям. Меня приводит в ужас мысль, что я не могу сделать всего, что я хочу для нее. Я чувствую, как подвел ее. Опять же, дело не во мне и не в моих желаниях.

Понимая, что все бесполезно, я задаю последний вопрос: «Могу я что-нибудь сделать для вас? Что угодно». Она качает головой и объясняет, что, по ее мнению, ей стоит остаться наедине со своими проблемами. Правда в том, что она права, как бы неприятно мне это ни было. Как терапевт я выполнил свои обязанности в полной мере. Сейчас не осталось терапии, которую я мог бы ей предложить. Она находится в здравом уме и может отказаться от помощи и жить, как считает нужным. Некоторых людей просто невозможно спасти.

Это реальная жизнь, а не голливудский фильм.

Я киваю, соглашаясь с ней, но говорю, что все равно буду звонить каждый месяц, чтобы узнать, как она, и спросить, не изменила ли она свое решение. Она благодарит меня и понуро выходит из кабинета. Прощальные слова миссис Грэнтем передают краткое содержание ее мира: «Я просто очень скучаю по Герберту».

У некоторых разбитое сердце не может срастись заново.

Среда, 6 февраля

Я не могу не извиниться перед Кэролайн, медсестрой нашей клиники. Честно говоря, сидя на ежемесячном собрании с ней и другими сотрудниками (мы встречаемся каждый месяц, а также в случае значительных событий вроде тех, о которых я рассказывал в июле прошлого года), я краснею за миссис Талли.

Вот черт! Может, у меня тот синдром, при котором человек влюбляется в своего похитителя? Как он называется?

На лицах моих коллег отражается смесь веселья и облегчения (конечно, не они же отдуваются за миссис Талли), когда я извиняюсь перед Кэролайн за то, что моя пациентка не впустила ее в дом. Она якобы была слишком занята, хотя никогда не выходит из дома. Я смущенно улыбаюсь Кэролайн. Судя по прилагательным, которыми она описала их общение с миссис Талли через прорезь для почты, она возненавидела каждую секунду этого визита.

Некоторых людей просто невозможно спасти.

«Попробовали бы вы быть ее терапевтом!» — шучу я.

Она не улыбается в ответ.

Более того, миссис Талли сказала Кэролайн (тоже через прорезь для почты), что сначала она поговорит о ней со мной и только потом примет решение. Она все выставила так, будто я ее сообщник.

Спасибо, миссис Талли.

Стокгольмский синдром! Вот как это называется.

Четверг, 7 февраля

Мы все слышим, как сердцебиение нерожденного ребенка наполняет кабинет. Я улыбаюсь Дженне и ее мужу Даррену, нежно положившему руку на плечо супруги.

«Идеально», — говорю я, убирая детектор сердцебиения плода Sonicaid с большого живота лежащей на кушетке Дженны. Поскольку срок уже тридцать четыре недели, родительство стучится в двери. Им кажется, что они готовы к нему, но на самом деле, как и все будущие родители, они совсем не подготовлены к ожидающим их приключениям.

Я улыбаюсь, думая о своем растущем родительском опыте. Удивительно, но Уильяму скоро исполнится пять месяцев. Когда мы с Элис были на их этапе, то не могли даже представить себе весь спектр физических и эмоциональных фейерверков, в которые слепо влетели головой перед. Одни просто приковывают к себе ваш взгляд, другие вас щекочут, а третьи вызывают кровотечение. Не задумываясь о том, что кто-то может счесть мой поступок непрофессиональным (как скучно), я показываю на телефоне недавнюю фотографию Уильяма, на которой он улыбается в своих прыгунках. Его голова все еще похожа на очищенную картофелину. Они смотрят на фото и оба говорят, какой у меня чудесный сын. От этой похвалы меня переполняет гордость, но я быстро убираю телефон в карман, понимая, что только что повел себя как хвастливый родитель. Более того, это было непрофессионально.