Я стискиваю зубы. Мое тело напрягается, хотя я этого не желаю. Мне хочется закричать. Честное слово, очень хочется. Все это слишком. Более того, я хочу расплакаться. В кармане вибрирует телефон — Элис звонит. Раньше, когда у меня были поганые дни, я старался сделать голос повеселее, чтобы она не волновалась, но сегодня впервые за долгое время не могу. Я выдыхаю, понимая, что сложные времена не только у меня. Последнее время Уильям постоянно плачет (мы думаем, у него зубы режутся), и изможденная Элис ищет поддержки. Что делаю я? Я ставлю собственный плохой день выше ее плохого дня. Она жалуется, а я жалуюсь еще громче. Какой я бесчувственный придурок! Я не только никак не поддерживаю ее, но и нагружаю несколькими мешками эмоционального быстросохнущего цемента.
Мое рабочее место — это склад грязных колпачков от ушных термометров, манжет для измерения давления, использованных перчаток, еще не успевших переместиться в мусорку, и банок с мочой.
На экране высвечивается четвертое сообщение, не более желанное, чем три предыдущих. Я просматриваю список задач, продолжая неконтролируемо ныть в трубку Элис. Сердце уходит в пятки. После окончания приема нужно написать огромное количество направлений к узким специалистам, и я говорю Элис, что мне нужно идти. Звучит сухо, отстраненно и вовсе не так, как мне следовало бы с ней говорить.
Через минуту Франческа входит в кабинет и садится. Ей двадцать один год. Я очень надеюсь, что ей просто нужен рецепт на оральные контрацептивы. Я выдавливаю из себя широкую улыбку и спрашиваю, чем могу помочь. Пока она ерзает на стуле, готовясь к нападению, я думаю, не пора ли начать формулировать вопрос следующим образом: «С какой ОДНОЙ проблемой я могу вам помочь?» Что-то должно измениться. Я, как и любой другой терапевт, не могу за 10 минут решить несколько проблем безопасно, эффективно и полно. Боже, я опять жалуюсь, но моей эмоциональной устойчивости скоро придет конец. Если вам интересно, почему так много терапевтов выгорают и уходят, то перед вами отличный тому пример — я, просто хороший терапевт. По крайней мере, я на это надеюсь. Однако сейчас я настолько ненавижу свою работу и то, что она со мной сделала, что готов встать и уйти, хотя все эти годы старался делать все возможное для людей, сидящих напротив меня.
Ухожу. Решено. Гребаная работа.
Сидя перед Франческой и выслушивая ее четвертую проблему (она рассказывает мне одновременно о боли в тазу, продолжающейся четыре года, и покалывании в правом указательном пальце, длящемся два дня), я знаю, что сейчас произойдет. И происходит. Я козел, настоящий козел и поступаю совершенно нехарактерным для себя образом, вытравливая ее из кабинета своей истерикой. Разумеется, я не могу прямо сейчас устранить твою боль в тазу, а что касается пальца, кто знает? Может, покалывание исчезнет еще через пару дней, так почему бы не проявить немного терпения и не подождать больше сорока восьми часов? Произнося эту тираду, я понимаю, что Франческе, вероятно, пришлось ждать этой консультации две недели. К тому же она даже не попала к своему постоянному терапевту. Я понимаю, как проблемы накапливаются, однако мне не становится от этого легче. Мы стараемся привлечь к терапии больше молодых врачей, однако численность терапевтов постоянно снижается. К сожалению, меня это не удивляет. Такие дни, как сегодня, у большинства терапевтов бывают каждую неделю.
Ни один терапевт не может за 10 минут решить несколько проблем пациента безопасно, эффективно и полно.
Франческа выходит из кабинета, явно собираясь взять в регистратуре бланк жалобы. Но мне нет до этого дела. Сегодня, по крайней мере. Мне просто хочется поплакать. Я чувствую, как к глазам подступают слезы, пока я сижу в окружении теплого моря баночек с мочой и списка дел, который издевательски смеется над моей некомпетентностью каждый раз, когда я на него смотрю. Я всхлипываю и смотрю на пол, стараясь не расплакаться, но ничего не получается. Итак, сидя среди всего этого медицинского хлама, я позволяю себе немного поплакать. Я снимаю напряжение, которое копилось последние восемь месяцев. Удивительно, но его не снимали даже радости развивающейся семейной жизни и поездки в отпуск. Я делаю глубокий вдох. Нужно запомнить этот момент и двигаться дальше. В конце концов, что еще мне остается? Выбежать из кабинета? Мир продолжает вращаться, а я вместе с ним. Спустя тридцать минут после ухода последнего пациента я все еще не сажусь за бумажную работу и даже не выключаю компьютер, просто ухожу, чтобы поехать домой, ведь там я смогу выплакаться в уединении. Возможно, я сейчас встретился лицом к лицу с переломным моментом.
Приятно познакомиться.
Вторник, 12 марта