– Можно. Там есть лежанка и сено. Было раньше… – Он хотел сказать «лет десять назад», но вовремя прикусил язык. – Насчет завалится… черт его знает! Не должно бы. Лично я буду на природе! – Он повел рукой, охватывая снежное поле и малиновое небо. – Разве в городе такие закаты!
– Красиво, – сказала Неда. – Смотри, Спас! Золотая луковица! Ключ не забыл? Кстати, это твое?
– Открыто. Не мое, одного адвоката… кстати, по разводам. Заходи!
Крыльцо угрожающе трещало, дверь осела и не открывалась. Ручки почему-то не было вовсе.
– Ну и хрен с ней! – плюнул Дима. – У костра еще лучше, свежий воздух.
– А дрова?
– Под крыльцом!
К счастью, дрова были целы; Дима натаскал небольшую кучку и занялся костром. Неда тем временем пыталась открыть дверь ножом.
Небо на глазах синело, малина сместилась к западу, а на севере зажглась первая дрожащая звезда. Морозец крепчал. Дверь нехотя подалась, и Неда радостно вскрикнула. Она вошла, споткнувшись о порог и ударившись головой о притолоку, включила фонарик. Здесь было тихо, пусто, пахло сеном – оно набросано на полу и на деревянной лежанке. По углам висела паутина, в крошечное окошко заглядывала ночь. На столе стояла треснувшая керосиновая лампа. Угол комнаты закрывала линялая ситцевая занавеска.
Она застыла на пороге маленькой комнаты, испытывая странное чувство нереальности; вздрогнула, когда затрещало крыльцо – пришел Дима.
Она хотела предупредить, что низкая притолока, но не успела. Он ударился и чертыхнулся; она рассмеялась. Он сопел у нее за спиной, рассматривая интерьер:
– Ну и как тебе апартаменты? Не жалеешь?
– Не жалею. Разжег?
– А то! Пошли, погреемся. Морозчик приличный, хорошо забирает!
– Подожди, тут что-то есть!
Она заглянула за ситцевую занавеску – там была печка и шкафчик без дверцы с двумя закопченными кружками.
…Они сидели на пеньках друг против дружки, пили чай с коньяком и смотрели на огонь. Кружка обжигала руки. Запад все еще полыхал малиной, а над головой была ночь и звезды. Над городом стояло розовое марево реклам; золотых луковиц уже не было видно.
– Мясо будешь? – спросил Дима.
– Буду.
– Ты ж веганка! – не удержался он. – Не отравишься?
Неда слепила снежок и запустила в Диму. Он не сумел увернуться, и снежок шмякнул ему в лицо. Дима перескочил через костер, Неда взвизгнула и бросилась наутек. Он нагнал ее и пихнул в спину. Неда упала лицом в снег и, хохоча, перевернулась на спину. Дима рухнул рядом. Ее синяя шапочка слетела, темные волосы разметались по снегу; блики костра играли в глазах. Дима, недолго думая, привстал на локтях и поцеловал ее. Неда замерла на миг и ответила. Губы у нее были теплыми…
Дима уминал кусок хлеба с мясом и запивал чаем; Неда аккуратно откусывала и жевала манерно, как Соня, о чем он ей тут же сообщил.
Без пяти двенадцать Дима открыл шампанское. Пробка выстрелила и улетела в костер, вино рванулось через край. От костра взметнулся сноп искр, и затрещали поленья; над городом расцвели красные и желтые цветы фейерверков.
– С Новым годом! – Дима протянул Неде бокал, они чокнулись и выпили.
Она рассмеялась:
– Холодное!
– У тебя есть семья? – спросил Дима.
– Есть. Сестра в Германии, мама сейчас у нее, нянчит внуков. Папа умер десять лет назад. Преподавал математику в политехе. А у тебя?
– Одна мама. Отца не было. Это он тебя приучил к математике?
– Он. Я все олимпиады выигрывала, он очень гордился. А когда ты начал рисовать?
– Сразу! Как родился, так и начал.
Дима хотел спросить, почему она не замужем, но постеснялся.
– У тебя кто-то есть? – спросила она.
– У всех кто-то есть, – философски сказал Дима. – А у тебя?
– У всех кто-то есть, – повторила Неда, и они рассмеялись…
…Около двух она сказала, что идет спать. Дима ответил, что остается здесь. Неда, проходя мимо, пнула его; он слепил снежок и швырнул в нее. Крикнул:
– Подожди!
Она обернулась, и он протянул ей зажигалку:
– Зажги лампу!
Он сидел у костра, протянув руки к огню. Ладони были красными и казались прозрачными. Запад сиял уже не малиной, а розово-зеленым, восток же был мрачен и темен. Над городом все расцветали новые и новые малиновые и желтые букеты. Окно светилось неровным светом, и Дима представлял, как она там укладывается на сено. Сено шуршит, пауки глазеют, деревянная лежанка шатается. Он налил себе коньяку – пил мелкими глотками и смотрел на пламя. Потом поднялся, постоял немного и пошел в дом. Там горела керосиновая лампа; на стене выросла его гигантская тень.
– Замерз? – спросила Неда. – Тут тоже собачий холод! Ты в гости или как?
– Пока не знаю. Сейчас печку растопим.
– А не угорим?
– Боишься? Труба на месте, не должны.
Он возился с печкой. Неда, кутаясь в плед, стояла рядом и смотрела. Она спросила:
– А где ты будешь спать? На полу? На лежанку не пущу!
Дима шагнул к ней, ухватился за плед; Неда захохотала и отпрыгнула. Метались их тени по стенам; трещали дрова; Дима притянул ее к себе и, теряя голову, впился в ее рот. Раскаленными пальцами дернул молнию куртки…