— Доун… Я не знаю, слышишь ли ты меня, но я… Ты не отвечаешь на мои звонки. Я понимаю. Я… наверное ты не хочешь меня видеть, но хотя бы послушай, ладно? Я не буду говорить, что-то, что произошло, ужасно или… это просто не должно было произойти с тобой. Ты — самая лучшая и честная, ты не сделала ничего плохого. Я, наверное, несу полный бред, но я не знаю, что сказать, — признался он, — я совершенно растерян. И я пришел бы раньше, но мог ли я… чем я могу тебе помочь? Просто скажи. Мы волнуемся за тебя. Хант, Кэрол, я… Я волнуюсь, ела ли ты хоть что-то? Спала? Если не хочешь, не открывай, но я предпочел бы просить у тебя прощения, глядя в глаза. Слышишь, я виноват… я знаю, что должен был сказать, что я…
Сидя на полу и подтянув колени к груди, Доун Лернер слушала его голос, закрыв глаза. Он пришел. Она до этой минуты не понимала, как сильно хочет, чтобы он пришел. Он говорил, что виноват перед ней, но она не понимала, что он имеет в виду. Она вообще мало понимала, что творится вокруг. Время текло сквозь нее, она понятия не имела, какой сегодня день. Сколько вообще дней прошло с того мгновения, как ее жизнь разлетелась вдребезги. С Риком разговаривал отец. С мэром — дедушка. Она не могла произнести ни звука, словно онемела.
— Ты не пошла к врачу… С тобой все хорошо? А с малышом? — спрашивал он, не уверенный, что она его слушает, но другого варианта не было. — Кэрол рассказала мне все. И притащила сюда. Я сам бы не смог… твой отец пугает меня. Я, наверное, кажусь ему полным идиотом. Я, наверное, смешон со своей верой, внешним видом и прочим, но ты не смеялась. Или смеялась, но скрывала? Доун, ты можешь смеяться, но я хочу услышать… твой смех. Пожалуйста. Хотя бы одно слово. Твой дедушка просил не ломать дверь, но я рискну. Я не умею ставить двери обратно, придется попросить Марти. Или Блейка. Он говорит, что умеет даже мебель делать. Я не настолько… приспособлен. Знаешь, кем я был раньше, милая? Ни за что не угадаешь. Я скажу тебе, если откроешь дверь. Никто не знает, кроме Пола, даже Энид. Дениз вообще считает, что я родился и вырос в Индии. Как думаешь, мне одному удастся сломать твою дверь или позвать Ханта? Если ты предпочитаешь поговорить с ним, я позову… только скажи хоть что-то…
Он услышал щелчок и не поверил своим ушам, подождав пару минут и затем аккуратно поворачивая ручку двери и осторожно ступая в ее комнату. Доун сидела на полу, прижавшись спиной к краю комода. Ее глаза были закрыты.
— Привет, — тихо прошептал он, садясь рядом, но не смея коснуться. Он никогда не видел ее волосы распущенными и был поражен тому, как они окутали ее темным покрывалом до самой талии. — Как ты?
— Бывало… и… лучше, — еле слышно выдохнула она и посмотрела на него синими глазами. Похоже, что только и они остались на ее мертвенно-бледном лице с абсолютно белыми губами и отсутствующим выражением.
— Спасибо, что впустила. Ты хочешь чего-нибудь? — спросил он, чувствуя, как в груди скручивается боль от осознания ее уязвимости. Он понял, что должен сделать так, чтобы ей стало легче.
— Не знаю, Из. Пистолет? Мыло и веревку? — она закусила губу.
— Очень смешно, Доун. Я бы посмеялся, но это будет неуместно и твой отец меня выгонит, — он осторожно сел поближе и, наплевав на все, взял ее ледяную ладонь, согревая в своих руках. Она не стала убирать руку.
— Зачем ты пришел? — она посмотрела ему в глаза, ожидая увидеть жалость, но увидела печаль и что-то еще. Вину? Почему он просит у нее прощения?
— Ты три дня не выходишь. Я… волновался за тебя, — проговорил он.
— Я устала. Или нет. Меня сломали, — призналась она, чувствуя, как тепло движется от кончиков пальцев, чувствуя, как он дышит рядом, как изредка дрожит его голос и понимая, что он и вправду пришел потому, что ему не все равно.
— Зло имеет большую силу воздействия. Но это все закончится, Доун. Я обещаю, — произнес Иезикиль, беря ее вторую руку и прижимая обе ладони девушки к своей груди.
Она удивленно посмотрела на него.
— Все закончится, если я уеду отсюда. Через пару лет все забудут идиотку-шерифа, переспавшую с наркоторговцем в автомастерской, да еще и залетевшую от него по глупости.
— А как же вторая версия? — тихо спросил он. — Что этот ребенок — мой?
Доун ошарашенно смотрела на него, недоверчиво качая головой.
— Я… кажется пропустила эти сведения. Ты поэтому пришел? Глупо предполагать, что ты… и я…
— Лилли набросилась на тебя именно поэтому, — осторожно признался он, — она решила, что я… что я хотел быть с ней, но это не так. Я виноват в большей части того, что произошло. Но я пришел не только просить прощения и выяснять, когда ты ела в последний раз.
— Правда? — пробормотала она, чувствуя, как сильно бьется его сердце под ее руками и приходя в необъяснимое волнение.
— Донни… мне понравилось это слово, можно я тоже буду тебя так называть? — попросил он.
— Хорошо, — прошептала она.