Дети

– Оставим в раю Мессию Пруссии, но дух его вселился в Эрвина. У него всегда была склонность солидаризироваться с разными несчастными мессиями, с каждым преобразователем мира и провозвестником освобождения. Мы приехали в эту долину, чтобы написать сочинение для доктора Геринга. И в ранцах у нас нет ничего, кроме книг, тетрадей и карт. Но Эрвин пустился бродить по тропам. Полный вдохновения, словно он и есть святой Альберт фон-Барним, ораторствуя перед каждым пнем и становясь на колени перед каждым каналом, как будто вошел в него дух несущего христианство язычникам, и дух Фридриха Великого, осушителя болот. День уже клонился к вечеру, когда, голодные и усталые, мы вошли в село, чтобы найти себе место для ночлега. К удивлению нас очень гостеприимно встретили. Люди окружили нас и наперебой стали приглашать в их дома, словно мы действительно небесные апостолы. Мы идем и не обращаем внимания, что все косятся на наши набухшие ранцы. Крестьяне, проявлявшие такое гостеприимство, были уверены, что мы приехали в долину в целях обмена. Это ведь были дни войны и дела у крестьян процветали. Та сельчанка, которая предложила нам ночлег, нарядилась в дорогую шелковую кофту, которую выменяла на курицу. Но тогда мы не обратили на это внимание. Лицо Эрвина все еще выглядело, как лик святого. Когда мы пришли в дом той сельчанки, она, без всякого вступления, прямо перешла к делу. У них было что предложить – яйца и даже откормленного поросенка в обмен на содержимое наших ранцев. Надо было видеть Эрвина, доктор. Ах, Эрвин! Даже бывая в нашем доме, он не прикасался ко всему вкусному, что дед присылал нам со своей усадьбы, из за верности принципу равного распределения пищи между всеми гражданами. И когда та толстая сельчанка в шелковой кофте обратилась к нам с деловым предложением, тут Эрвин произнес речь, как святой фон-Барним. В результате... нас с позором выгнали, вероятно, подозревая в нас полицейских шпионов. В любом случае, речь Эрвина вмиг разнеслась по селу. Нас гнали оттуда, напустили на нас псов, посылали вдогонку потоки ругательств. Подростки и собаки преследовали нас до тех пор, пока мы не опустились на берегу канала, за пределами села. Комары черными столбами вились в воздухе. Штаны Эрвина были разорваны зубами собак. Лица наши были потными и грязными, ведь мы бежали от погони. Так мы и пролежали всю ночь на берегу канала, голодные, дрожащие от холода, и почти не перекинувшиеся ни одним слова от стыда. На следующее утро мы сели на поезд и сбежали из этой долины. Эрвин несколько изменил версию сочинения, назвав его – «Не всякий захват несет прогресс». Хотя, написал Эрвин, Фридрих Великий захватил землю, но жителей ее не захватил и не просветил. Дикими и буйными остались они, как и их праотцы, которые убили Альбрехта фон-Барнима. Эрвин тогда получил от старика Геринга отличную оценку за свое сочинение.

Только сейчас Гейнц обратился к Александру:

– Действительно здесь ничего не изменилось. – машина издает резкий гудок и разгоняется, уносясь вдаль, от долины, – я голоден, – цедит он сквозь зубы.

– Еще немного, приедем в городок и там уже поедим.

– Нет, недалеко отсюда есть дорожная забегаловка. Хозяин ее – друг деда. Много лет дед любил посещать его. Хозяин обслужит нас в лучшем виде.

Шоссе ползет вверх, на возвышенность, уклоняется влево, в глубину леса, хлопья снега с деревьев падают на машину. Шоссе в лесу сужается. Машина въезжает на боковую дорогу, и шум голосов долетает из-за деревьев.

– Видно, у него сегодня много гостей.

Дорога расширяется, и деревья образуют большой шатер, наклоненный над красивым деревянным домом, у которого стоит грузовик и двое мужчин в коричневой форме. Гейнц не успел припарковать машину, а мужчины рядом вытягиваются по стойке смирно и прикладывают ладони к головным уборам. Увидев людей в штатском, они тут же расслабляются и глядят с полным равнодушием. В окнах трактира видны коричневые шапки. От шума закладывает в ушах.

– Продолжим путь, Гейнц, – говорит священник, – трактир сегодня забит до отказа.

– Нет, – отвечает Гейнц, – почему бы нам не войти и что-то выпить? Мне просто необходима сейчас рюмочка бренди. Дед всегда рассказывает, что здесь хранят высококачественные напитки для почтенных охотников, – и выходит из автомобиля.

– Я остаюсь, – говорит Александр – мне не нужен никакой напиток.

– Я тоже, – говорит доктор Гейзе и опускает глаза.

– Я пойду с тобой, Гейнц, – священник выходит из машины.

– Фридрих, – Гейнц останавливается у дверцы, – ты не захочешь быть здесь. Как Эрвин в роли мессии Пруссии. Ведь результат тебе ясен.

– Войдем, – говорит священник и первым открывает дверь в трактир.

Приятная теплота и множество голосов. Все столы заняты, все стены увешаны охотничьими доспехами, чучелами голов оленей и лисиц. Между отсеченными звериными головами висит огромный портрет фельдмаршала фон-Гинденбурга. Усы хозяина трактира, друга деда Гейнца, весьма походят на огромные усы президента государства, только лицо не столь хмуро и сурово.

– Все столы у вас заняты сегодня? – спрашивает Гейнц.