Дети

– Где Эмми? Что случилось с Эмми?

– Она покидает нас. Возвращается в родной город.

– Почему, Фрида? Кто ей это сделал? Дед?

Фрида неожиданно прижимает голову Иоанны к своей широкой груди, и гладит ей волосы. Иоанна потрясена: откуда вдруг эта мягкость и нежность? Она ведь сегодня явно этого недостойна.

– Мы сделали? Чепуха. Делали ей только добро. Она оставляет нас, потому что состарилась, а старики иногда ведут себя странно. Идем, скоро явятся гости.

Если бы Фрида ее оставила в покое, она бы побежала к старому садовнику. Только он всегда говорит ей всю правду.

– Сейчас вернусь, – говорит Фрида.

На стуле около ванны приготовлен розовый купальный халат, и таблетки с запахом хвои, придающие воде аромат и взбивающие пену. Но Иоанна не раздевается. В маленьком настенном шкафчике, за грудой старых лекарств, которыми уже никто не пользуется, за склянкой клизмы и обломками каких-то инструментов, она прячет книгу. Когда Фрида кончает ее тереть и мыть, любит Иоанна понежиться в ванне, взлохмачивать облака мягкой ароматной пены, читать книгу. Вчера старый садовник дал ей книгу, которую она давно ждала: «Коммунистический манифест». Впопыхах открывает Иоанна первую страницу – «Призрак бродит по Европе...» – закрывает книгу и прячет под купальный халат. Она уже начала раздеваться, как блеснул ей в глаза треугольник зеркал, в котором она видит себя со всех сторон. Ах! Как она выглядит. Чучело огородное на палке. Оборки выглядят, как лохмотья. Неудивительно, что Оттокар из всего ее тела может использовать для портрета лишь ее лицо. В отчаянии от собственного отражения, Иоанна беспомощно опускается на стул. Нет у нее сил – раздеться. Белые плитки, покрывающие пол и стены, прохладны, и ночь заглядывает в широкое окно. Темное стекло отделяет ванную от стеклянной веранды, используемой под гимнастический зал для домочадцев. Проступают силуэты гимнастических снарядов, как очертания животных. Веревки с железными кольцами, длинные и скрученные, как застегнутая на все пуговицы Анна-Мария. Боксерская груша Франца висит на веревке, как висельник. Конь для прыжков похож на сани, в которых Иоанна скользила весь сегодняшний день. Высокие лестницы прислонены к окнам, и концы их теряются в темных далях за окнами. Ветер, как призрак, стучит в стекла веранды. Призрак вышел из страниц книги старого садовника, бродит по миру, явился сюда, чтобы взять в заложницы Иоанну и унести в пространства ужаса и страха. Длинные брусья похожи на вагоны поезда, везущие ее к Аарону, пребывающему в шоке после войны, и Анне-Марии. Иоанна закрывает глаза. Все чучела протягивают к ней руки, чтобы утянуть ее, потому что ей причитается наказание за все ее грехи. Иоанна не любит себя. И как может кто-либо любить ее. Хотя бы немного? Оттокар придет вечером в числе гостей. Он же входит в общество любителей Гете, друзей ее отца. Она не спустится в гостиную, даже если будет чистой, и в целой юбке.

– Боже! Вода переливается из ванны!

Вода покрывает плитки пола. Только стул, на котором лежит «Коммунистический манифест» под купальным халатом, стоит как утес среди вод. Рука Иоанны ныряет в глубину ванны, чтобы извлечь затычку. Забыла закатать рукав, и теперь вода с него стекает, как с зонтика в сильный дождь. Вода, проникшая под одежду, вызывает дрожь во всем теле, и не от холода, а от страха перед Фридой. Снова та скажет, что Иоанна не такая, как все. Она сбрасывает с ног тяжелые ботинки, подбитые гвоздями. Ей, как никогда, тяжело сегодня согнуться. Колет в животе и в спине. Только бы Фрида поверила, что Иоанна очень больна, только бы знала, насколько она больна. Но Фрида не поверит. Быстрее раздеться. Фрида может появиться в любой момент. Надо до этого оказаться в ванне, между волнами пены.

– О-о!