Дети

– Иоанна, где ты пропадала целый день? – голос Гейнца сердит.

– Я была, была...

– Где ты была? Не рассказывай сказки, мы все знаем.

– Я хочу, прежде всего, знать, что с... – вскрикивает Иоанна.

– Прежде мы хотим знать. В школе ты не была. Кварцевое излучение у доктора Вольфа не посетила.

Гейнц с изумлением смотрит на ее распоротую юбку и клубок ниток, тянущийся вокруг подола. Даже Эдит не приходит ей на помощь, вытирает от пыли письменный стол отца. Глаза Иоанна как две малые кусачие крысы, борющиеся за свою жизнь. Дед не любит такие глаза у своей внучки и спрашивает:

– Ну, внучка, – он кладет ногу на ногу, – где ты сегодня была?

На миг вспыхнула в ней надежда, что сможет выкрутиться, и это возникло у нее с улыбкой деда. Иоанна что-то бормочет, и в животе у нее усиливается покалывание:

– Дед. Я... дед, ехала от Аарона к Аарону.

Но Гейнц не отстает:

– Глупости, Иоанна, не рассказывай сказки! Где ты была весь день?

– Дед, дед! Ну, правда, дед!

От деда требуется помощь, и он помогает. У него принцип. Он поднимает голову с белой своей шевелюрой, подмигивает внучке и гремит:

– Ты о чем говоришь, внучка? Фрида послала тебя к портному Аарону за моим новым темным костюмом. Хорошо. Аарон этот продержал тебя целый день в своем доме и не подумал сообщить об этом нам по телефону. Ха! Таков человек, таково его поведение. Детей не имеет, хватает у других. Гонится за удовольствиями, большими и малыми. Ах, и проучу я его.

– Но, дед, какой Аарон и какой костюм? Он снова плетет сказки, не может быть, чтобы Фрида...

– Почему не может быть, дорогой мой внук, а? Уже полгода я прошу Фриду вернуть от портного Аарона мой темный костюм, который он пошил. Там одна складка не на месте. Ах, портной Аарон уже не тот, каким был, – вздыхает дед, выпрямляется и не перестает гневаться на Аарона, расправляет усы, – не пошел бы я снова шить у него свои костюмы, хотя он и родственник, сильно пострадал после войны, и следует его поддержать. Одни неприятности у меня от этого Аарона. Только неприятности. Когда-то шить костюм у Аарона было так же, как заказать платье из Парижа. Да, Эдит, детка моя, как для тебя, прямо из Парижа.

Как только начал дед рассказывать о портном Аароне, Эдит вернулась к окну и снова окуталась сигаретным дымом. Серость сгустилась вокруг нее на фоне серости сада за стеклами окна. В кабинете отца горит лишь настольная лампа, и слабые блики ее ложатся тенями на лицо Эдит. Дед не любит у внучки такое лицо. Дед смеется, и никто не может устоять перед его смехом. Смех смягчает сжатые губы Гейнца, натянутая улыбка появляется на лице Эдит.

– Ах, иногда, – смеется дед, – можно было сшить у Аарона отличный костюм, и по этому поводу отлично пообедать. Мать портного Аарона из Познани. Старик Аарон – мой дядя, брат моей матери, по имени которого были названы пятьдесят его потомков. Было у него восемнадцать сыновей от двух жен. Он занимался торговлей коврами в той же провинции Познани. После того, как весьма преуспел в делах и съел за разными столами много фаршированной рыбы, креплех, чолнт, гусятину с красной капустой, твердо решил сосватать своим сыновьям невест только из Познани. Решил и сделал. Мать портного Аарона, родом из Лисау, рядом с Познанью, была дочерью резника, который еще держал общежитие для парней из добропорядочных семей, приезжавших в Лисау учить Тору. Он был человеком гостеприимным, и всегда с почтением принимал уважаемых гостей, в том числе дядю Аарона. Он всего один раз усладил душу обедом у резника, тут же взял с собой список понравившихся ему блюд вкупе с дочерью резника, в жены сыну Гедалияу, самому младшему из своих сыновей, торговавшему одеждой. Дочери резника дали потом имя Луизхен. В доме мужа было у нее достаточно свободного времени, чтобы готовить те блюда, которые понравились старому Аарону и не менее услаждали мужа Гедалияу. Детей у нее долго не было. Когда наконец у нее родился маленький Аарон в год траура по старому Аарону, была большая радость в семье. Опубликовали объявление в газете общины:

«У нас родился сын! С помощью Всевышнего».

Даже Эдит громко рассмеялась. Когда же Гейнц тоже начал смеяться, исчезли последние отзвуки нравоучений. Дед был очень доволен и не видел больше никаких препятствий своему рассказу: