Потом Лида удивлялась Алеутским островам в поясе бурь, яростные валы которых, как тяжеловесные молоты, опускались и били землю, сами о нее разбиваясь в брызги. «Боже мой, и так круглый год! И есть люди, которые тут только и жили всю жизнь и только одно это знают».
Затем пароход шел по Великому океану, и наступили длинные-длинные спокойные и пустые дни. Каждый день был долог, как целая жизнь. С ними как будто восстанавливалось здоровье, успокаивались душевные волнения, медленнее текли мысли, поднимала голову надежда, уверенность в том, что жизнь, несмотря ни на что, больше благо. Стушевывались пережитые ужасы, сглаживались острые углы печальных картин прошлого. Душа готова была уже начинать новую жизнь.
Пароход приближался к берегам Америки. День накануне прибытия был отмечен всеобщим волнением. Все укладывались, торопясь, роняя вещи, спеша, хотя не было смысла спешить.
Мистер Райнд обещал, не оставлять Лиду, пока не увидит «своим глазами», что ее встретили, что она устроена, и ей не грозит никакая опасность. Самого мистера Райнда никто не встречал, он был с другого берега, из Нью-Йорка.
Они стояли вдвоем, Лида и мистер Райнд, с утра на палубе, среди массы других пассажиров, ожидая увидеть, наконец, желанный берег. Даже мистер Райнд был слегка взволнован – за Лиду: вот-вот должен был выступить из неизвестности мифический Джим, от которого так часто «не было писем». Лида дрожала от страха и волнения перед «великим моментом» встречи.
Но вся эта встреча прошла, как в тумане. Вдруг послышались крики мисс Кларк, и она появилась, одетая в зеленое и желтое, с ярким лицом и радостным смехом. С ней был Джим, такой же, как раньше, и улыбался так же, только он был повыше ростом и, как будто, постарше. Они оба смутились – и Джим и Лида – не кинулись друг другу в объятья, а стояли и смотрели молча, как бы не веря своим глазам. Потом Джим протянул руку, Лида дала ему свою, и они пошли с парохода. Они говорили о чем-то, но сбивчиво, смутно и неясно, потом не могли и вспомнить, кто и что спросил, и кто что ответил.
Мисс Кларк предложила увезти мистера Райнда в отель на своем автомобиле, а Джим и Лида решили идти пешком.
Лихо правя, Ива Кларк умчалась с мистером Райндом, и с ними исчезли смущение и неловкость. Джим и Лида вдруг громко засмеялись и поцеловались.
Они шли, держась за руки, то и дело останавливаясь, чтобы еще раз посмотреть друг на друга, сказать о чем-то, что вдруг почему-то вспомнилось, спросить и тут же забыть вопрос, не ожидая ответа. Этот разговор, бессвязный и радостный, состоял из восклицаний и смеха.
– Боже! Апельсины! – крикнула вдруг Лида в восторге. Кое-кто из прохожих даже обернулся. На открытом прилавке у входа в магазин возвышалась гора чудесных ярких апельсинов. Она никогда в жизни не видела их в таком количестве и такими прекрасными. В Тяньцзине, привозные, они были маленькими, жалкими, завернутыми в бумажки. Их покупали только богатые. Но тут лежали холмы, горы из апельсинов – такого великолепия Лиде не грезилось и во сне.
– Мы купим, – сказал Джим.
Они вошли в лавку, и Джим купил две дюжины апельсинов для Лиды. Затем они снова шли по улицам, держась за руки, полные счастья.
Когда вышли на одну из главных улиц, Лида остановилась, испуганная движением.
– Это не страшно, – сказал Джим. – Мы перейдем улицу, когда будет зеленый огонь.
– Я не боюсь. Я ничего больше теперь не боюсь, – сказала Лида, подняв к нему свое радостное, сияющее лицо.
Ей казалось, что она говорит чистую правду. Жизнь – с горем и радостью, как день, с восходом и закатом, с грозой и часом мирной тишины после бури – всё ей казалось в этот миг простым, приемлемым, понятным и благостным.
– Я ничего не боюсь, – повторила она, улыбаясь.
Конец