Дети

Она снова увидела баснословный Шанхай, его великолепие и его нищету, а затем Великий океан, Японию, в ее единственной, неповторимой красоте. Сотни маленьких островов, отороченные белоснежной полосой океанской кипящей пены, казалось, тихо плыли, слегка покачиваясь, то удаляясь, то приближаясь, по океану. Они состояли из скал, изъеденных прибоями, истерзанных ветрами. На скалах росли сосны. И здесь ветер, капризный и требовательный художник, не оставил ни одного ствола, ни одной ветки в покое – всё выгнул, выкрутил, всему придал фантастические формы. Иглы сосен, трава – всё было необыкновенного, невиданно-зеленого цвета, так же как и неповторимый голубой цвет морей. Летали, сверкая серебром, чайки. Рыбачьи лодки, на парусах, уносились и исчезали вдали. Казалось, это была совсем особенная страна, таинственная и сказочная, с глубоко скрытой, загадочной жизнью.

– Япония! – с восторгом воскликнула Лида. – Это и есть Япония! А я думала, она похожа на водяное чудовище, уродливое и серое, вроде крокодила. Я научилась ненавидеть одно ее имя! Возможно ли. что отсюда, из этих миниатюрных, золотистых на солнце домиков, веселых и легких, выходят те жестокие, бездушные солдаты, от одной поступи которых содрогается все живое в Китае. Они рождаются здесь, здесь играют; согнувшись, трудятся на тех изумрудных рисовых полях, – а потом, в какой-то момент, превращаются в страшное войско, от которого сторонится с ужасом мирный живой человек. Интересно, что делают с их душою, как они могут так изменяться, оставаясь сами живыми, и еще хотеть при этом жить?

Отчасти Лида поняла эту загадку превращения, когда увидела безобразие японских городов, склады товаров, арсеналы, укрепления – весь этот асфальт, цемент, железо, окрашенное в защитный цвет, Города выглядели серым, сухим лишаем на прекрасном теле. Там, очевидно, и менялся человек, приобретая новую форму.

Затем она еще яснее поняла причины такого чудовищного превращения.

В Токио мистер Райнд по каким-то своим делам должен был навестить одного из своих японских друзей, довольно крупного государственного чиновника. Этот господин Миамура получил воспитание в Европе. В его семье все говорили по-английски. Мистер Райнд пригласил Лиду с собой.

В европейском, с виду, доме жила одетая по-японски, живописная семья. Комнаты, предназначенные для гостей, были выдержаны в европейском стиле, но у них был нежилой вид, точь-в-точь, как декорации на провинциальной сцене, и было ясно, что настоящая жизнь семьи, скрытая от посторонних глаз, происходила где-то в глубине дома.

Лиду угощали зеленым чаем с бисквитами, которых ни сама хозяйка, ни ее дочери не ели. Они вели беспредметный, бессодержательный разговор с гостьей, заранее, с торопливой готовностью, улыбаясь ее каждому, еще не произнесенному слову.

В это время вернулся из школы Сейзо, старший сын Миамура. На нем была дешевая и безобразная европейская одежда, форма для учеников, принятая в Японии.

Затрудняясь в выборе новых тем для разговора, который все время обрывался на улыбках, мадам Ханаки Миамура заговорила о школьном европейском образовании сына.

Мальчик развернул свою географическую карту и с большой точностью указывал горы, города и даже селения Японии, но он не знал, где Париж и где Лондон. Ему было лет двенадцать, но он ничего не знал, кроме своих островов, смутно представляя, что на пяти континентах живут чужеземцы-варвары, люди безусловно низшей породы.

Сейзо с гордостью рассказал Лиде, что боги намеревались сотворить одну только Японию. Они сделали ее острова прекрасными, работая над ними, как мастер трудится над шлифовкой драгоценного камня. Осколки же были выброшены, и из них создался весь остальной мир – низший, ибо был создан из негодных для Японии остатков. Населив Японию героями, боги покровительствуют ей, совершенно не интересуясь остальным миром.

Лида спросила, в чем состоит европейская часть образования в школе. Ей ответили – в изучении иностранных языков и кое-чего из техники, позже будет кое-что из географии, может быть, и истории.

Тут Сейзо развернул свой последний чертеж: прекрасно выполненный разрез паровоза.

– Кто открыл силу пара? – спросила Лида.

Сейзо молчал. Он не знал этого.

– А кто построил первый паровоз? И где?

Он опять не ответил. Но потом вдруг тряхнул головой, как бы догадавшись.

– Никто не открыл. Люди Японии всегда знали это.

Затем Сейзо раскрыл свой учебник и показал чертежи, хорошо в них разбираясь, кратко и ясно толкуя практическое применение машин. Но он не знал ни одного имени тех ученых, кто трудился над этими открытиями и изобретениями, как не знал и стран, которым мир был ими обязан. Беседу он закончил вопросом:

– Скажите, в других странах, вне Японии, люди знают об электричестве?

Так из ребенка создавался безжалостный воин, не знающий мира, не понимающий истории человеческого развития, не способный рассуждать, не допускающий критики, – бездушный воин, убежденный в своем превосходстве над всеми, в избранности своего народа.