Дети

Безжизненные уроки миссис Питчер угнетали его живой, нетерпеливый характер. Необходимость сидеть прямо, не болтать ногами, не почесываться, правильно держать перо – всё было трудно, для всего требовалось напряжение. Всё было скучно. И только картинки в детективных романах мистера Питчера серьезно заинтересовывали его. Эти револьверы, автомобили, трупы, сокровища, кровь – это было ярко – и тут заиграло горячее детское воображение. Под этим углом зрения открывались Никитке широкие горизонты жизни. Его поманило вдаль.

Событием, нарушившим первоначальный план воспитания, явилось «преступление» Никитки. Он был уличен в воровстве. Тот факт, что мальчик украл провизию, чтоб унести ее младшим сестрам и братьям, не менял в глазах миссис Питчер дела и не подсказывал ей иного решения, кроме изгнания из дома своего воспитанника. Она заключила, что не умеет воспитывать, обвиняя отчасти и себя. С другой стороны, взяв на себя ответственность за мальчика, она считала бы нечестным просто отослать его обратно домой. После краткой беседы с мистером Питчером было решено отправить Никитку с «оказией» в Тяньцзинь, поручив миссис Браун определить его в английскую школу. Всё это финансировалось самой миссис Питчер, она также решила выдавать прежние три доллара в месяц матери Никитки, как его жалованье.

Каким это счастьем показалось вдове! Ее сын будет учиться в английской школе! Она знала, что после этого он сможет стать даже клерком в банке и получать – Боже мой! – сто долларов в месяц. Она бросилась на колени и хотела поцеловать руку миссис Питчер. Бездетной миссис Питчер была непонятна такая экзальтация, неприятно и такое выражение восторга. Она отдернула руку и прочла женщине краткую холодную нотацию о том, что один человек не должен унижать своего достоинства перед другим человеком.

В Тяньцзине миссис Браун кратко распорядилась судьбой Никитки: он был помещен в русскую семью, чтобы учиться в английской школе.

Жил он у бездетных стариков. Это были уже не люди, а «тени минувшего», и этим минувшим была Российская Империя, Морская улица, их дом, их чин, их круг. Настоящее для них не имело смысла. Оно было чьей-то горькой ошибкой, о которой лучше не думать и не говорить.

И снова Никитка оказался в призрачном мире, которого он не понимал, с которым у него не было связи.

В школе, как не знающего языка, его поместили в первый приготовительный класс. Он оказался среди очень маленьких детей, почти в детском саду, где учили лепетать слова по кубикам и бросать маленький мягкий мячик. Он и тут был постоянно унижаем тем удивлением, с каким глядели на него все, в первый раз вошедшие в класс: этот мальчик здесь? Дети его сторонились. Английский язык был труден для Никитки. Его ответы учительнице вызывали дружный смех малюток, – они все были или английские дети или дети из семейств, где говорили по-английски.

Все Никиткины попытки завязать дружбу в старших группах школы были безуспешны. На переменках он стоял одиноко в углу школьного двора, из самолюбия пытаясь показать, что ему и одному хорошо: он то прыгал на одной ноге, то сам для себя бросал мячик.

Учительница, старая английская дева, находила это положение в порядке вещей.

Но Никитка был русским, а это означало, что душою он – каково бы ни было внешнее положение человека в обществе, – верил, что во внутреннем духовном мире все люди братья и все равны. Братство людей ощущалось им непреложною истиной, внешние же преимущества одних над другими – жизненной случайностью. Никитка легко переносил обиду, насмешки, удар, оскорбление, если они наносились кем-либо, стоящим с ним наравне, то есть человеком человеку, без высокомерия, не сверху вниз. Его положение в школе, низводившее его на уровень низшего существа, с которым даже не разговаривают – глубоко ранило его, заставило его усомниться в единственном своем жизненном сокровище – в своем человеческом достоинстве, в собственной человеческой ценности Обратной стороной этого горького чувства явились всё возраставшие в нем неприязнь и недоверие к обществу.

Учиться по-английски ему было трудно. Умея читать и писать по-русски, он усвоил фонетическую систему языка легко и просто. Заучивание слова по буквам изумило его, он не понимал сути, произносил каждую букву в слове, как звук, и вызывал этим и смех класса и гнев учительницы, даже не понимая ‘причины бурной реакции. Заучивание текстов из Библии было для него мучением, и попался он именно на ней: списывал с заготовленной бумажки заданный текст.