Дети

Пребывание в комфортабельном доме богатых Питчеров, исключительная атмосфера этого дома, полная душевная растерянность, где же во всем этом его, Никиткино, маленькое место? Что, собственно, от него требуется? – все это окончательно сбило его с толку, испугало, определило вдруг его низкое общественное положение, ничтожество его личной ценности, отобрало у него его человеческое достоинство. Всё, что было в нем, не годилось, подлежало исправлению. Он был уничтожен. Он не мог бы объяснить этого словами, но превосходно понимал чувством. Постоянная настороженность, неловкость, неуверенность в себе и в окружающих вызывали в нем порою острое недоброжелательство к добродетелям. Между тем, он ощутил впервые разницу между нищетой и богатством, и казалось ему, понял, что первая – являлась результатом тяжкого труда, а вторая – следствием полного безделья. Это наблюдение родило в нем мысль о «счастье», об «удаче», о «везении» в жизни. Перемена в мальчике совершилась, несомненно, к худшему. Рутина новой жизни вскоре стала ему ненавистной. Она была такова: в восемь часов, ежедневно, кроме воскресений, Никитка шел в переплетную мастерскую, где его обучали ремеслу. В двенадцать тридцать он возвращался домой, то есть к Питчерам. Полчаса ему отводилось на то, чтоб умыться, почиститься, причесаться, переодеться. Затем он завтракал один, отдельно, в подвальном помещении, в большой комнате, отведенной специально для него. В час тридцать начинались уроки: миссис Питчер занималась с ним в маленькой комнате – классной – наверху. В три часа она спускалась с Никиткой в большую комнату в подвале, где он демонстрировал то, чему научился в тот день у переплетчика. У них дома имелось большое количество «сырого материала» для этого ремесла, то есть кипы детективных романов мистера Питчера. Это время было также назначено для «содружества», взаимного ознакомления и понимания, и Никитке вменялось в обязанность рассказывать о себе. Ему задавались разнообразные вопросы. В его ответах поправлялись ошибки – в построении фраз, в ударениях, в выборе слов. Это обстоятельство, а также и то, что он должен был говорить «только правду», делали разговор для мальчика мучительной пыткой.

Затем Никитке отводилось двадцать пять минут для отдыха.

В пять пятнадцать он обедал один, в классной комнате. Миссис Питчер присутствовала при этом, чтоб учить Никитку манерам: как держать вилку и нож, глотать суп, жевать и прочее. Закончив обед, Никитка должен был сложить салфетку, встать, задвинуть стул, повернуться к миссис Питчер, поклониться и сказать: «Благодарю вас!»

Он заканчивал день приготовлением уроков. Перед сном ему полагалось сесть у своей постели и мысленно проследить взором весь прошлый день, вспомнить все свои ошибки, вспомнить все добрые советы, преподанные ему в течение дня самой миссис Питчер, покаяться в погрешностях и принять благие решения на будущее.

По праздникам его отпускали домой. Жалованья он получал три доллара в месяц. Ему обещаны были настоящие часы, если он хорошо выполнит все свои обязанности в течение указанного срока.

Пунктуальность, точная и мертвая рутина – труднее всего для бывшего уличного мальчишки. Никитка был пунктуален лишь в том, что касалось еды. Сказать правду, пища была единственным, чем он поистине наслаждался в своей новой жизни, особенно, когда ел один, без манер и замечаний. Почти всё остальное он переносил с напряжением и мукой, не видя в нем никакого смысла.

Единственным, чем оставалась довольна сама миссис Питчер, это – готовностью Никитки умываться, переодеваться, причесываться. Ей прежде казалось, что бедные люди естественно сживаются с грязью и даже любят ее. Франтовство Никитки, всегда готового еще раз умыться теплой водой и душистым мылом, вылить на свою голову одеколон, подтянуть поясок, его широкая улыбка при виде новой рубашки – указывали ей на возможность успеха в перевоспитании мальчика, являлись моральной наградой миссис Питчер за ее труды. Но во всем остальном он подавал лишь малые надежды: он был рассеян, как-то неопределенно и тупо внимал тому, что она ему внушала, не интересовался идеей собственного воспитания. Он не проявлял лично к ней никакой привязанности, никакой теплоты, предпочитая ей китайца-повара на кухне, и она чувствовала, что Никитка испытывает большое облегчение, когда она скрывается с глаз.

Мистер Питчер в предприятие жены с уличным ребенком не вмешивался. Совет доктора относительно этого способа лечения касался исключительно одной миссис Питчер. Ему, конечно, случалось бывать в одной комнате с Никиткой, встречаться с ним в коридоре, но осталось невыясненным, замечал ли он его присутствие или нет.

Ремесло переплетчика нисколько не увлекало мальчишку. Не имея понятия о ценности книг, он и в нем не видел смысла. К тому же ему, как ученику, для начала давали дешевые и старые книги: почему бы им и не оставаться без переплета?