Дети

К вечеру гости стали расходиться, по возрастам: сначала старички и старушки, чьи «кости жаждали покоя», потом средний возраст, кому «тяжела теперь и радость, не только грусть, душа моя», а оставшаяся молодежь устроила бал, то есть танцы. Лиде даны были десятки адресов «на случай»: вдруг окажется возможность вызвать в Америку, где всем есть работа; Лидой же были даны десятки самых искренних обещаний. Еще раз спели хором традиционные песни русских вечеринок: и «Не осенний мелкий дождичек», и «Жалобно стонет», и «Быстры как волны» и те, что повеселее – «Гоп, мои гречаныки» и «Как ныне сбирается вещий Олег», и «На солнце оружьем сверкая». Шумное веселье привлекало общее внимание. Прохожие останавливались. Под окнами собрались нищие.

Соседи-иностранцы, в радиусе двух кварталов, посылали свою прислугу узнать, в чем дело. И слуги возвращались со словами: «Russian people giving a partv»[12] Иностранцы пожимали плечами: но почему такой шум, такой восторг? Можно подумать, что белые восстановили монархию.

А когда все ушли, и дом опустел и затих, Лида впервые всем существом почувствовала, что она уезжает. Ей впервые стала понятна мысль о «невозвратном прошлом». Обрывается и умирает один период ее жизни. Она больше никогда не увидит ни этого города, ни этого дома, разве только во сне, в беспокойную ночь. Больше не будет этой фантастической жизни, без планов на завтрашний день, жизни, ни к чему не прикрепленной, как бы висящей в воздухе, жизни – временного бивуака— на одну ночь – по пути, неизвестно откуда, неизвестно куда. Она уезжает в страну, где царит порядок, где будет и регулярный труд и покой. Но страна эта ей вдруг показалась страшной. Огромное пространство, на нем сто пятьдесят миллионов населения – и единственное звено со всем этим Джим. И еще Ива Кларк и мистер Райнд, – утешала себя Лида, – я не затеряюсь там. Я найду русских, познакомлюсь с ними, найду церковь. Я не затеряюсь там…

Но кончилось тем, что, обняв мать, она начала горько плакать.

– Мы расстаемся с тобою, мама! Я боюсь, я еще не жила без тебя!

В слезах она всё повторяла обещание выписать мать при первой же возможности, но теперь ей казалось, что случится это через столетия. И при мысли, что оставляет мать, все теряло для нее обаяние, все гасло – и океан, и пароход, и Сан-Франциско, и даже Джим тускнел, и вставала лишь одна пугающая неизвестность.

– Зачем ты отпускаешь меня? – рыдала Лида.

– Ты должна ехать, – утешала ее мать, – Здесь русских ожидает гибель. Смотри: чем дальше, всё хуже. Как сама станешь на ноги, я приеду. Сможешь – устроишь проезд и еще кому-либо из наших друзей. Не греши – не плачь. Радуйся и благодари Бога.

– Кончена, кончена моя жизнь в Китае, – всхлипывала Лида, оплакивая свою жизнь, будто этот период был полон необычайного счастья.

Мадам Мануйлова помогла устроить кое-что с Лидиным отъездом. До Шанхая Лида ехала одна. От Шанхая до Сан-Франциско она должна была ехать на том же пароходе, что и мистер Райнд. Это очень успокаивало и Лиду и ее мать – знакомый человек. «Не дай Бог, что случится, не будешь одна. Он поможет».

Лида оставила город в туманное раннее утро. Она была в таком душевном волнении, что никогда потом не могла дать себе отчета, какие из запомнившихся ей подробностей были на самом деле, а что вообразилось. Ей казалось тогда, что ничего не осталось определенного, крепкого, твердого во внешнем мире, и она не шла по земле – твердой земли не было – а двигалась по воздуху – в облаке, в тумане – с тенью, с маленькой тенью около себя, которая была ее матерью. За ними таял, расплывался в небытие город и прежняя жизнь.

Она отплыла на моторной лодке в океан, чтобы сесть на пароход, шедший в Шанхай, в Тан-ку. С ней ехало еще несколько незнакомых ей пассажиров. Лодке дана была охрана с Британской концессии, но всё же боялись встречи с японской морской полицией, контролировавшей море. Случись эта встреча, Лиду могли вернуть обратно в Тяньцзинь, так как у нее не было разрешения, выдаваемого белым русским из японского консульства, чтобы покинуть город. Оно выдавалось за деньги, которых у Лиды не было.

В полдень моторная лодка подъехала к английскому пароходу. Конец опасностям! Уже никто не смел ни задержать, ни вернуть Лиду. Стоя на палубе и глядя в ту сторону, где находился Тяньцзинь; Лида мысленно прощалась с прежней жизнью. «Будет когда-нибудь время, – думала она, – и я скажу спокойноспокойно: в молодости моей я долго жила в Китае!»

Глава восемнадцатая

Так началось Лидино путешествие в новую жизнь.