Дети ада

— Недосуг мне, Марфа Ивановна, — отказывается бригадир, стоя на пороге и тиская в больших огрубелых руках смятую кепку. — Еще к Филипповым надоть зайти, потом к Федулаевым... Вот что, Марфа Ивановна, будь ласкова, загляни ночью на ферму? Пеструха по моим подсчетам вот-вот должна отелиться...

Почему человек на работе может быть крикливым, грубым, а, переступив порог чужого дома, становится смирным, вежливым, уважительным?..

СОГЛАШАТЕЛЬ

В пивном баре у стойки стоят два человека. Между ними происходит такой разговор.

Вася. Приезжаю домой с дачи. Устал, руки-ноги ломит, столько лопатой намахал! А она, Сашок, не смотрит в мою сторону, швырнет на стол еду и уйдет в другую комнату. И дверью хлопнет. Хорошо так?

Саша. Хорошо.

Вася. Чего же тут хорошего, если жена нос воротит от мужа?

Саша. Хорошего тут мало.

Вася. Иной раз за весь вечер и слова не скажет. Уткнется в книжку, а меня будто в комнате нет. Сижу у телевизора и злюсь.

Саша. Стерва.

Вася. Разве это жизнь? Из кожи лезешь, чтобы все дома было хорошо. Надо — кран починю, замок врежу. Нужна мне эта дача? Для нее же, Ирины, стараюсь! А благодарности ни на грош! Может, у нее кто есть? Любовника завела? Хахаля?

Саша. Ну да, чего бы не завести?

Вася (пытливо заглядывая в глаза). Ты точно знаешь, Сашок?

Саша (испуганно). Чего?

Вася. Ну, что у моей жены есть любовник?

Саша. Зачем ей любовник? Ты сам мужчина видный.

Вася. К черту! Разведусь!

Саша. Это правильно.

Вася. Слова доброго не скажет... Лучше бы ругалась, а то молчит!

Саша. Ведьма.

Вася. Советуешь развестись?

Саша. Разводись.

Вася. А вообще-то, привык я к ней, Сашок. Другие лаются день и ночь, возьми хоть наших соседей, а моя Иришка не любит этого. Правда, молчит подолгу, но это все-таки лучше, чем собачиться.

Саша. Молчит — это хорошо.

Вася. А какие она мне котлеты делает... Таких ни у кого не пробовал.

Саша. Да, котлеты вкусные.

Вася. И потом разве лучше бабу найдешь?

Саша. Где они, лучше-то?

Вася. На пианино играет...

Саша. Заслушаешься.

Вася. А какая она женщина! Конфетка...

Саша. Очень хорошая женщина.

Вася (с подозрением). А ты откуда знаешь?

Саша. Ты ведь говоришь.

Вася. От таких, как моя Ирина, не уходят. За таких держатся руками и ногами.

Саша. Дураком надо быть.

Вася. Выпьем за Иришку, Сашок?

Саша. За твою жену всегда с удовольствием. Редкой души человек!

СТАРУХИ

Я как-то приехал к своей бабушке Ефимье Андреевне Абрамовой. За столом, на котором гордо пускал пар в потолок медный пузатый, с медалями, самовар, сидели на табуретках старушки — ее приятельницы. Чай пили из блюдец, держа их на растопыренных пальцах, наколотый щипцами сахар брали сухими морщинистыми пальцами из старинной хрустальной сахарницы и клали в беззубые рты. Предпочитали по старинке пить чай вприкуску. Круглое печенье размачивали в чашках с кипятком.

— Сынок, че на белом-то свете деется? — обратились ко мне старушки. — Не будет ли, не дай бог, опять войны?

Я стал рассказывать про международное положение, про Америку, с которой отношения потеплели, про Палестину, где бесчинствуют израильские оккупанты...

Старушки прихлебывали из блюдец горячий чай, чтобы лучше слышать меня приставляли к ситцевым платкам сморщенные ладошки, кивали, качали головами, вздыхали.

Скоро им надоело меня слушать и они завели свой неторопливый разговор, который и мне доставил истинное удовольствие. Дело в том, что старухи были глуховаты, но признаться в этом никто не хотел...

— Слышала, Ефимья, у Марьи-то Пасадихи корова ночью принесла трех пестрых телят. Не иначе, как к войне.

— И белых грибов нынче прорва... Прямо за клубом ребятишки по корзинке вдоль тропинки наковыривают.

— Мне давеча черный арап приснился. Голова бритая, а нос пятачком. К чему бы это, бабоньки?

— Это ты про внука, Федулаевна? Хороший у тебя внучок, уважительный. Уж сделать-то ничего не сделает, зато и никогда ни в чем не откажет.

— Я и говорю ей, Марфа, муж-то тебе изменяет на каждом шагу, как ты терпеть-то такое можешь? А она мне: «Будь их хоть семь, а я главная над всем!»

— И мужичонка-то из себя черненький, маленький, чуть зародившийся... За что его бабы-то любят?

— Не мудрено, что он от Марфы бегает... Поглядеть-то не на что: суха и тонка, ею впору оконные щели на зиму затыкать!

— Сейчас другие времена, охо-хо... Раньше-то женщина не работала, весь дом сама вела, ее и уважали. А теперича муж жену и в грош не ставит. Она на службе, он — тоже. И видются только у телевизора... И до детишек ли им?

— Это ты, Ефимья, про Кольку Бубина? У этого одна молитва: «Господи, прости, в чужую избу пусти, помоги нагрести и вынести!..»

— Помнишь, Марфа, женку-то свою, Лизку, он на тракторе катал по деревне? Сидит рядом с ним бесстыжая — задница-то шире трактора и королевой поглядывает сверьху на всех.

— Ну не скажи, Дуня, мой зять важная шишка... Не знаю, как по теперешнему, а раньше это было близко около царя.

— Помню, как в сельпо селедку привезли, так все пьяницы бегали туда одним запахом закусывать, а твоего-то Митьку пьяного домой за ноги волочили — носом, что плугом, борозду на дороге пропахал.