Дети ада

Иван поступил в кооператив к Бобровникову по настоянию жены, однако его заработки показались ей ничтожными по сравнению с заработками «настоящих бизнесменов», которые «делают» миллионы. Подумаешь 700 рублей в месяц! Флакон французских духов и одна фирменная рубашка. Сама Катерина предпочитала не работать, хотя и закончила институт культуры имени Крупской. Немного поработала библиотекаршей, Иван с ней и познакомился там, когда выступал с каким-то ленинградским литератором, пишущем о рок-группах. Темноволосая, кареглазая, стройная библиотекарша сразу понравилась ему. После встречи их пригласили в комнатку заведующей, где угостили кофе с печеньем. Литератор подарил несколько экземпляров своей книжки с автографом, а Иван пообещал потолковать с заведующим бибколлектором на Литейном проспекте, чтобы районной библиотеке отпускали дефицитную литературу, а не графоманские сборники именитых поэтов и тома прозы современных авторов, которых никто не читает. Заведующая показала полки сплошь заставленные ни разу не раскрытыми изданиями и переизданиями «литературных генералов». Сказала, что еще больше этой макулатуры валяется в подвальном помещении, дожидаясь срока на сдачу старьевщикам. Или куда там девают непрочитанные книги?...

Дефицит районная библиотека получила — тогда еще партия и комсомол были в силе, один звонок и все о’кей! — а Иван пригласил к себе в гости молодую библиотекаршу, которая через два месяца стала его женой. Поторопились оформить брак, потому что Катя сказала, дескать, у них будет ребенок, но тревога оказалась ложной... Работу она вскоре бросила, заявив, что настоящий мужчина должен содержать свою жену. Иван не возражал, но, по-видимому, совершил ошибку: уйма свободного времени совершенно переменила жизнь Кати Рогожиной. Если раньше она большую часть дня была занята на работе, то теперь бродила по магазинам, ателье, пропадала у институтских подружек, навещала в гостинице мать, делившуюся с ней подарками от жаждущих получить отдельный номер. Ладно бы ждала ребенка, но Катя категорически отказалась рожать, сказала, что пока в этой стране не появятся условия для человеческого существования, детей у них не будет. В роддомах — бардак, плохо с детским питанием, растить дистрофика она не собирается. И тут она была права. Если поначалу Иван журил жену за мещанские замашки, обывательщину — все это он частенько говорил с трибун на комсомольских активах и собраниях — то вот сейчас, снова став холостяком, все больше и больше задумывался над словами Кати. Ведь им со школьной скамьи внушали, что главное у нас — это индустрия, пятилетки, планы, космические победы, партия, развитой социализм и как светлый луч в темном царстве — смутный и непонятный никому толком коммунизм, а человек, его личное благополучие — все это оставалось в стороне. А если кто и заикался о смысле человеческого существования, того всегда можно было обвинить в мещанстве, вещизме, эгоизме. Вот так простого советского человека партийные и комсомольские деятели клеймили за то, что он хочет жить по-человечески, а сами наслаждались жизнью, все что пожелает душа имели, причем, за бесценок. В то время когда в стране сажали людей за просмотр невинных эротических фильмов, партийные и комсомольские функционеры смотрели порнографические фильмы и те самые, которые якобы призывали к насилию и жестокости, смотрели и восхищались мастерством известных артистов, признавая, что подконтрольное им советское киноискусство никуда не годится по сравнению с заграничным. На советские фильмы приходилось ходить лишь по долгу службы, чтобы разрешить их прокат или запретить. Не сам он, конечно, это делал, но мнение свое должен был высказать. И оно должно было совпадать с общепринятым, а точнее с мнением вышестоящего начальника.