Дети ада

Всматриваясь в угрюмые лица людей, Иван думал: неужели у всех бродят в головах такие же тревожные мысли, как у него? Юнцов он не принимал в расчет, эти думают лишь о сексе, рок-музыке, выпивке или наркотиках, еще способны бить стекла в будках телефонов-автоматов, отрывать трубки, опрокидывать урны с мусором. И еще хамить пожилым людям и сквернословить прилюдно. Никто не хочет связываться с ними, ходят группами, сделаешь замечание так обхамят, что на весь день настроение будет испорчено. Могут избить и разбежаться. И девицы такие же: курят, матерятся, стоят в очередях в пивные бары. Не все, конечно, такие, есть и приличные ребята, они не бродят в компаниях по улицам. Много молодежи подалось в бизнес. Обидно, что они ничего не производят, лишь посредничают и перепродают. Если в деревне можно было отвлечься от тягостных мыслей, порыбачить, сходить в лес, помочь другу на участке, то в городе все раздражало: кооперативные ларьки и магазинчики, где из-за дороговизны ничего нельзя было купить. Утюг стоил 700—900 рублей! Еще дороже кофемолка или фен. И вместе с тем в Польшу, Чехословакию и другие бывшие социалистические страны вывозят контейнерами наши утюги, бинокли, фотоаппараты, мясорубки, часы, дрели, электротовары. И продают там за гроши, зато на валюту!

В Летнем саду было пустынно, в Карпиевом пруду плавали несколько уток, лебедей не видно. Ветер шелестел поблескивающей листвой в аллее, мраморные Боги и Богини белели в листве, солнечный свет косо перечеркнул песчаные и гравийные дорожки. В кустах попискивали птицы. Иван присел на скамью, со стороны Дворцовой аллеи приближались две женщины с колясками. Молодые мамы с грудными младенцами. Они оживленно разговаривали:

— Два часа простояла за молоком и перед самым носом кончилось, — говорила одна.

— А я утром сунулась на рынок: мясо шестьдесят рублей килограмм, картошка — шесть, пучок укропа — три рубля! — вторила ей вторая. — Куда мы катимся?

— Куда нас «катят», — поправила первая.

— В пропасть, милая...

— Гуманитарная помощь прибыла из Германии, я послала туда деда, он нацепил ордена-медали, взял книжку ветерана войны и через два часа заявился с коробкой печенья! Стыд и позор.

— Говорят, депутаты все разворовали, вот выбрали проходимцев на свою голову! Языки-то подвешены: чего только не наобещали перед избранием, агитаторы ходили по квартирам уговаривали за кого голосовать, сулили изобилие, порядок, а что стало? В сто раз хуже, чем было.

— Что же мы такие дураки? Поддаемся на любую дешевую агитацию. Мой муж почти и на работу не ходит, все время на митингах, какие-то газетки продает, отрастил баки, бороду, именует себя демократом.

— Может, бывшие начальники и хапали все себе, но при них был порядок, дисциплина — они умели держать всех в руках. А эти, что пришли, ничего ведь не умеют, их никто не слушается. И потом у тех уже было все: квартиры, дачи, всякое добро, а у этих — ничего. Вот они сейчас и тащат себе по норам все, что под руку попадется.

Женщины скрылись за поворотам аллеи, еще некоторое время слышался скрип гравия и их затихающие голоса, потом снова стало тихо. На брюки со старой липы спланировал тронутый по краям желтизной лист. Осень не за горами, весна была холодной, дождливой, в южных республиках, где постоянно гремят выстрелы, взрывы и каждый день митингуют, произошли сильные землетрясения, на Кавказе — оползни и ливни, сметающие целые поселки. Есть человеческие жертвы, многомиллионные убытки. Бог и природа предупреждают людей, чтобы угомонились, но национальные распри не утихают, наоборот, становятся все ожесточеннее, уже и пушки палят, танки ползают, самолеты бомбы на мирных жителей сбрасывают. Кто бы мог подумать, что в наших южных братьях столько накопилось злобы, жестокости, садизма?

Что же происходит в стране? Где предел всему этому кошмару? Ивану вспомнился страшный случай, происшедший в Плещеевке...

4

Рано утром Иван проснулся от пронзительного голоса Зинки-почтарки. По тональности он понял, что это не обычное утреннее «приветствие» ее мужу Василию Андреевичу... На часах было половина шестого, Рогожин обычно вставал в восемь, он натянул на голову тонкое одеяло, собираясь еще поспать, но тут в комнату вошел Антон, а вслед за ним жена. Лица у обоих взволнованные.

— Иван, почтарка ночью зарубила топором Василия, царствие ему небесное!

— Рядом с такой соседкой теперь страшно и жить, — всхлипнула Татьяна Васильевна. — Она грозилась нашему Игорьку руки-ноги оторвать.

— Просто так взяла и зарубила? — протер глаза, спуская голые ноги с кровати Иван.

— Только что была у нас, рассказала, что пришел ночью пьяный, стал буянить, требовать еще водки... Давай, мол, орет, бутылку — я знаю ты спрятала — не то весь дом переверну! Стал метелить ее, последние зубы выбил, волосенки повыдрал, ну она схватила с лавки топор и...

— Нашла топор под лавкой... — пробормотал Иван, вспомнив поговорку. — Неужели насмерть?

— В висок угодила...

— Что делать-то будем?

— Надо вызвать милицию, — сказала Татьяна Васильевна. — Что в таких случаях делают?