Дети ада

Реваз стоял у книжного киоска напротив метро «Технологический институт», вдоль тротуаров до самого Кузнечного рынка шла бойкая торговля с рук всякой всячиной. Женщины и мужчины предлагали электротовары, спагетти в целлофановых обертках, жвачку, водку, вино, инструменты, вязаные шапки, платки, рубашки, брюки. Ближе к рынку предлагали поштучно «золотые» в буквальном смысле из-за их цены лимоны, пучки укропа, щавель, свежие грибы, тут же совали прохожим под нос самую разнообразную литературу от Божественной до порнографической. Знакомая родная обстановка, в ней Реваз чувствовал себя как рыба в воде. Чужое теперь государство, а кругом свои, кавказцы. И чувствуют они себя здесь не гостями, а хозяевами, говорят на родном языке между собой, презрительно посматривают на русских, торгующих мелочью. Базарят мелочники, сявки, а крупные кавказские воротилы — купцы на рынках редко бывают, они свои дела решают в ресторанах и на загородных дачах, где можно не только миллионную сделку провернуть, но и развлечься с девочками. Причем приглашают к себе самых дорогих, любую можно смело посылать на конкурс красоты «Мисс-проститутка»...

Реваз еще издали заметил черную кепку-зонтик Старейшины. Невысокого роста, плечистый он шел в голубом спортивном костюме со стороны Владимирского проспекта. Земляк любил заграничные спортивные костюмы на молниях, у него их было больше десятка, некоторые стоили в несколько раз дороже самого приличного костюма для вечерних приемов. Уважал Старейшина и кожаные куртки с висячими плечами и широкими рукавами, джинсы, кроссовки. Сегодня тепло и синяя молния спущена, видны пучки черных курчавых волос на груди, желто поблескивает золотая цепочка с квадратным медальоном. Реваз знает, что Старейшина купил ее у иностранца за десять тысяч. Настоящее золото, не чета нашему магазинному, которое даже для изготовления зубных коронок не годится.

Старейшина сунул ему сухую крепкую ладонь, он никогда руку не жал — подаст ладонь и ладно. Реваз почтительно подержал ее в своей руке и отпустил. Хозяин не любил, когда ему некоторые хваты руку сильно жали. Силу, говорил он, нужно проявлять на деле, а не при рукопожатиях. Прогуливаясь вдоль торгового ряда, они негромко переговаривались, когда Старейшина переходил на родной язык, Реваз на нем же отвечал ему, когда на русском — по-русски. Реваз чище изъяснял на русском, он уже пять лет живет здесь, а Старейшина от силы два.

— Тревожно становится, друг, в Ленинграде, — неторопливо ронял слова Хозяин. — Народ стал сердитый, на нас косится, вчера на Некрасовском рынке двух азербайджанцев избили и товар растоптали...

— Дорого запросили? — вставил Реваз.

— Все, кунак, сейчас дорого, — усмехнулся Старейшина. — В общественном сортире и то деньги берут, я уж не говорю про девочек. Бывало за выпивку и закуску, дешевый подарок — на все готова, а теперь даже самые занюханные потаскушки стольник требуют.

— Цены растут, — дипломатично вставил Реваз.

— Не цены растут, кунак, а деньги дешевеют.

О женщинах Старейшина любил поговорить, ему очень понравилась Лола, он назвал ее «белорыбицей», восхищался ее грудями, шикарным задом, но вот ласковости в ней к нему было маловато. За сотнягу и выпивку-закуску могла бы и понежнее быть... Реваз после того вечера, когда они вдвоем позабавились с пьяной Лолой, еще дважды приводил к ней шефа. А в последний раз она удивила Реваза: заявила, что коллективный секс ей надоел, так что один из них может сразу убираться вместе с кошельком и сумкой — они заявились к ней на Бассейную — а кто останется будь добр сразу выложить на стол сто рябчиков! Раньше таких заявок не было. Кто-то просветил Лолу. Реваз никогда не обижал ее: лучшая выпивка, а теперь бутылка хорошего коньяка стоит сотню, а икра, буженина, красная рыба? И кое-что по мелочи давал: колготки, дезодорант или флакон шампуни. На дорогие духи он не разорялся.

Шеф в этих вопросах никогда не мелочился, мигнул Ревазу, чтобы тот смывался, оставив черный дипломат с бутылками и закуской...

— Надо домой, босс, ехать, давно там не были, — понял куда клонит Старейшина Реваз. — Нам их проблемы, — он кивнул на толпу. — До лампочки. У них тут может заварушка начаться и тогда и нам все припомнят.

— На чем ехать, дорогой? — бросил на него косой взгляд тот. — «Волгу» теперь и за сто пятьдесят тысяч не купишь, заграничная мне ни к чему, а домой надо ехать на своем транспорте. Товара у нас скопилось порядочно...

Для себя они покупали только дорогие вещи: фотоаппараты, видеомагнитофоны, кольца, броши, серьги. И конечно, охотничьи ружья с патронами, благо разрешений на это у них была целая пачка — свои люди обеспечили их всеми нужными бумагами. На родине за любое ружье дают большие тысячи, не торгуясь. Там стреляют не в зайцев и кекликов...

Реваз ловил мысли шефа на лету.

— Зачем платить за тачку бешеные деньги? — взглянул он на медленно продвигающиеся в запруженном народом пространстве легковые автомобили. — Вон их сколько тут!