Читаем Дети Арктиды. Северные истоки Руси полностью

Также только в славянских языках, но наиболее полно именно в русском, сохранились архаичные понятия, указывающие не столько на родственные, сколько на родовые отношения – сват, кум, деверь, шурин, свояк, золовка, зять, теща, тесть, свекровь, невестка. Подобная система связей была еще в санскрите, и как раз это поразительное совпадение русских и санскритских корней (свояк – свака, свекор – свакр, сноха – снуша, шурин – швашурья, деверь – деврь, зять – зата) показывает важность именно родовых отношений в древнем арийском обществе, когда два маленьких рода, две семьи из большого Рода, связывались именно родственными отношениями, это укрепляло Род и было фундаментом земледельческой общины. Русские до сих пор понимают кумов, сватьев, зятей и т. д. именно как своих родственников. В русской традиции резко осуждалось кровосмешение, которым признавалась связь с родственниками вплоть до шестого колена, причем очень показательно, не только по кровному родству, но и по свойству. Это осталось и в православной традиции, грехом считался брак с родственниками и по духовной линии, между кумовьями, крестниками и их потомством. Хотя с буквальной генетической точки зрения это не может быть кровосмешением, зато резко расширяет границы и возможности рода, возможно поэтому земледельческий род, русский народ, обладает такой землей и такой стойкостью.

С другой стороны, на другом индоевропейском полюсе, у романо-германской ветви родовые отношения полностью исчезли, остались лишь позднейшие, практически юридические термины «sister-, mother-, brother-in-low» и прочее, они члены семьи, но не рода, и только по формальному закону, но не по природной крови. В западной традиции уже отсутствует запрет на родственные браки по «духовной линии», более того, сняты табу на связи по второй и третьей крови, например, между двоюродными и троюродными братьями и сестрами, что явно сближает их с чисто скотоводческой семитской традицией. Библия при внимательном прочтении – это полная история кровосмесительства, начиная от Авраама. Это объяснимо, при кочевом образе жизни у скотовода весьма ограниченный выбор, весь его род суживается до кочевого племени, которое по природе своей всегда ограниченно.

Столь же логично, что у них более сильными стали «домовые» связи, те, что «внутри своей крепости», или своего кочевого обоза, – тети, дяди, племянники, кузины. Примечательно, в русском языке «племянник(ца)» явно архаичнее, термин указывает еще на принадлежность к «племени», а не к семье, он так и не развился до индоевропейского уровня, также в русском вообще не состоялся термин «кузен, кузина», это понятие громоздкое, трехсложное (двое-(трое)родная сестра, брат), как бы застывшее в своем основании и всееще подчеркивающее степень рода.

Это все указывает на архаику земледельческой общины, где культ предков и родовые отношения были во многом важнее семейных уз, ибо, повторяясь, северная земледельческая раса могла выжить только Родом, отдельная семья, хутор, были обречены.

* * *

Возможно, самым главным отличием русского православия от индоевропейского христианства и есть сохранившийся в цельности культ предков. Возможно, маленькая, но самая яркая деталь этого культа есть русский феномен колокольного звона. Еще в XVII веке Ян Рейтельфельс сообщал, что в дни Пасхи русские горожане «по обычаю звонили в колокола не переставая… что в ушах гудело». Колокол это чисто языческое, от предков, чуждое, незнакомое палестинской традиции, по поверьям колокольный звон призван был утешить души предков. Вообще из русского христианства, православия, культ предков просто выпирает. Поминки, поминания, панихиды, молебны, отпевания, соборования, вся эта богатая, даже чрезмерная по сравнению с западным христианством обрядность чужда ветхозаветной традиции, откуда вышло христианство, вся она чисто языческая. Любой русский, даже не сильно православный, зайдет в церковь, чтобы поставить свечку «за упокой» своих покойных родных, и это скорее, чем «за здравие» живущих. Русский сквозь христианство пронес веру в предков в поминках о них на девятый и сороковой день, чего не сохранилось в западном христианстве, как вообще в новозаветной традиции. Также обилие местных святых и старцев, склонность к обожествлению простых смертных в православии, в отличие от самого «индоевропейского» христианства – протестантизма, есть проявление глубинного и архаичного культа предков.

В этом культе принципиально важным было сжигание покойника, так душа возвращалась к своей огненной, то есть солнечной, природе. Ветхозаветное погребение в земле шло от «глиняного», земного происхождения человека и возвращения его к «праху», к ничто.

Перейти на страницу:

Все книги серии Славная Русь

Похожие книги

100 великих кладов
100 великих кладов

С глубокой древности тысячи людей мечтали найти настоящий клад, потрясающий воображение своей ценностью или общественной значимостью. В последние два столетия всё больше кладов попадает в руки профессиональных археологов, но среди нашедших клады есть и авантюристы, и просто случайные люди. Для одних находка крупного клада является выдающимся научным открытием, для других — обретением национальной или религиозной реликвии, а кому-то важна лишь рыночная стоимость обнаруженных сокровищ. Кто знает, сколько ещё нераскрытых загадок хранят недра земли, глубины морей и океанов? В историях о кладах подчас невозможно отличить правду от выдумки, а за отдельными ещё не найденными сокровищами тянется длинный кровавый след…Эта книга рассказывает о ста великих кладах всех времён и народов — реальных, легендарных и фантастических — от сокровищ Ура и Трои, золота скифов и фракийцев до призрачных богатств ордена тамплиеров, пиратов Карибского моря и запорожских казаков.

Андрей Юрьевич Низовский , Николай Николаевич Непомнящий

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное